— Никакой надежды, — кончил Корнев, — вероятнее всего, этою же осенью все кончится во время ледохода, это время — самый мор для всех таких… Да и лучше…
Карташев вспомнил кроткий, робкий взгляд Тюремщицы и вздохнул:
— Несчастная!
— Жаль, жаль девочку, — сказал Ларио. — А добрая была девочка… И от Марцынкевича, бедненькую, в последний раз с таким скандалом выпроводили…
— Что ж, она знает свою судьбу? — спросил Карташев.
— И знает и не знает, — ответил Корнев, садясь на диван и принимаясь за свои ногти, — как обыкновенно в таких случаях. Перед осмотром говорит: «Хоть осматривайте, хоть не осматривайте, а уж я знаю, что не жилица здесь», а кончился осмотр — смотрит, глаза бегают, спрашивает: «Ну, как же по-вашему?» Доктор замялся, а она в слезы: «Ох, не жилица я!» Стал утешать, говорит, что, если лечиться, — пройдет, — повеселела, слезы вытерла, вздохнула и говорит: «Дай-то господи…» Обыкновенная история… За пять минут до смерти окончательно поверит своему выздоровлению и будет уверять всех, что теперь все прошло… А потом сразу бац, и готово.
— Как же теперь с ней быть?
— В клинику, конечно. Какие уж там машинки, меблированные комнаты… Если можно, похлопочем — даром ее… только субъект ничего интересного не представляет, а уж нельзя будет даром, тогда двадцать пять рублей в месяц: ее денег хватит ей…
— Не хватит, опять можно собрать, — сказал Карташев.
— Я вот, может, урочишком разживусь… не все же голодать, как собака, буду, — проговорил Ларио.
— Все время будешь, — уверенно сказал Корнев. — Ведь ты, как птицы небесные, о завтрашнем дне не помышляешь: есть — спустил.
— Да, вот ты бы посидел в моей шкуре, — ответил Ларио, — три рубля, рубль — какие это деньги? да и то когда попадет! Не больно на них устроишься: только и спустить их по ветру. А были бы деньги, жил бы и я. Ведь жил же в гимназии, когда урочишки были… Прилично жил… Костюмчик приличный… Пиджачок этакий, коротенький, помнишь?.. Очень мило… Пива каждый день бутылочку…
— А-а! покровитель несчастных, — приветствовал ласково Корнев входившего Шацкого. — Всегда приличный, с иголочки, вечно свеж, изыскан и мил…
Шацкий остался очень доволен приветствием Корнева. Он сейчас же впал в свой обычный шутовской тон. Он как-то весь собрался, уродливо поднял свои плечи и, торопливо поздоровавшись со всеми, начал быстро, озабоченно бегать по комнате.
— Все дела, князь, — в тон произнес Корнев, наблюдая Шацкого. — Высшие государственные соображения…
Шацкий мельком взглянул на Корнева и озабоченно продолжал бегать по комнате.
— Вы бы все-таки, граф, присели, а то ваша долговязая фигура не в достаточно эффектном виде, знаете, выходит… получается грубое впечатление этакого, сорвавшегося с цепи…