— Разве вы не...? Вы сказали как-то иначе...
— Может быть, я сказал: «Кроссмен, Йен». Я всегда так представляюсь, если представляюсь вообще. Чтобы меня не путали с Ричардом Кроссменом, депутатом нижней палаты парламента. Это мой дальний родственник, он лейборист. Я и сам когда-то был близок к ним, когда еще жил в Лондоне.
— Ах, значит, «Кроссмен Йе-е-ен, — то ли промяукала, то ли прохихикала госпожа Туриан.
— Простите, но позвольте задать вопрос. Вы находите, что имя Йен — очень смешное?
— Нет, мы просто не расслышали ваше имя. Нам показалось «Кроманьонец».
— Кроманьонец? — переспросил англичанин. В его глазах, напоминающих пещеры, плясали теперь огоньки беззвучного смеха. — А вам известно, что кроманьонцы — исконные жители этого архипелага? И что они бродили по Липари и по моему острову, Пантеллерии, как принято считать, приблизительно за три тысячелетия до того времени, когда здесь поселились древние греки и стали развивать промышленность, изготавливать орудия из местной вулканической породы, — он постучал пальцем по куску камня, из которого был сделан стоявший на столе подсвечник. — Из обсидиана, камня цвета глаз миссис Туриан.
Милое Создание засмеялась — теперь уж точно по-кошачьи, вкрадчивым, мяукающим смехом.
— Позднее на эти берега высадились финикийцы и привезли сюда своих собак, у них еще уши как у летучих мышей. Их полуодичавшие потомки по сей день встречаются на острове. Как, вы не видели этих собак? Смотрите, вон как раз одна бежит возле багдадской пинии, желтая, словно луна... На этих островах-вулканах жизнь зародилась фантастически рано. И возможно, закончится фантастически поздно. Maybe. Возможно, потому я и приплыл со всем своим «Ноевым ковчегом» на Пантеллерию и поселился именно там.
Он вытащил из кармана трубку и неторопливо набил ее табаком. Когда же стал раскуривать, в его глазах-пещерах снова заплясали веселые искорки.
— Наверное, вы правы, я самый настоящий кроманьонец, новый пещерный человек. «In the cave thou hast begun, Man, in the cave thou willst end»[13]. Наверное, первобытный инстинкт побудил меня уехать из Лондона и обосноваться в некой средиземноморской пещере, обустроенной патентованной защитой от радиоактивности.
Ангелус:
— Вы насовсем покинули Лондон?
— Я эмигрировал на Пантеллерию.
— Из страха перед атомной войной? Что-то не похоже на поведение типичного британца, - госпожа Туриан, разумеется, сразу все верно поняла.
— Ужас и скорбь у нас в прошлом, my spanish looking lady[14], в прошлом у кроссмен-джонов, pardon те, у современных кроманьонцев, тех, кто по доброй воле стал дикарем. Вчера, когда я с Бартоло, одним здешним рыбаком, приплыл на Панарею, чтобы искать... Знаете, я обошел все кладбища на Липари, облазил все, что можно, и обнюхал все углы и закоулки, не хуже какого-нибудь бродячего пса, шныряющего в поисках костей, и все напрасно... Так вот, мне рассказали, что несколько умерших, вернее, не умерших, а убитых заключенных, находившихся здесь, в лагере при Муссолини, похоронены на этом... э-э... острове лангустов. Но я его не нашел, моего покойника...