В информационные структуры мозга, перестраивающиеся параллельно с телом, неслась лавина информации. Усвоить ее по-настоящему, осознать ее существование совершенно невозможно. И поэтому структуры мозга просто впечатывали ее в себя, прятали в подсознание. Валентин понятия не имел об объеме этих знаний. Позже с ними придется разбираться — а пока по мере надобности можно пользоваться ими чисто механически, не понимая, что, откуда, куда, почему, как… Ей-ей, словно выдрессированный медведь, управляющий мотоциклом…
Слепота и глухота. Ощущаются лишь организм, процессы, идущие в нем, — и то малая, нефундаментальная их часть.
Навен все время оглядывался на обзорный экран — клочок Космоса, повисший между двумя пепельными стенами. В нем медленно плыли созвездия — казалось, что Вселенная снаружи звездолета танцует.
Эти наблюдения не мешали Навену контролировать работу активатора и успокаивали старика — локатор не засекал ни одного крейсера Темной Гвардии; ни один алый росчерк-сигнал не накладывался на обычное, визуальное небо.
…Сеанс кончился. Валентин, чуть покачиваясь, добрался до местного подобия тахты. Тело — кусок теплой ваты, все вокруг зыбкое, дымное. Подольше бы лежать, смотреться в красноватое, лгущее зеркало… Но через час придется провести малый сеанс — при помощи «фонарика». Иначе активация затянется на полгода с лишним.
— Я ничего не понимаю, я отказываюсь понимать! — крикнула тетя Нина, нервно намыливая руки. Брызги воды массами летели на ее светлый, аккуратный халат, но сегодня она этого не замечала.
— Уже все решено, — вяло откликнулся племянник.
— Зачем тебе этот Север? Богатым решил заделаться? И пища там плохая, от нее только умереть. А уж все другое! И кто тебя туда взял, развалину!
— Факт, что взяли. И факт, что еду. Документы с факультета уже забраны.
— Не ври мне! — Тетя Нина вошла в гостиную, оперлась о косяк. — Только что туда звонила, тебе их еще не отдали. Кураторша твоя ругается, хочет к нам домой идти. Говорит, что на двух последних экзаменах ты даже не показывался. И не желаешь переводиться ни на вечернее, ни на заочку!
Валентин театрально схватился за голову, откинулся на спинку стула. Слабым голосом произнес:
— Ну почему она не возьмет ребенка из детдома и не перестанет нянчиться с нами! Я грешен, грешен и каюсь во лжи. Но на Север еду. Да, знаю: там антисанитария, там умирают в молодости. И в тундре нет таких замечательных хозяек, как ты. Но еду. Я буду писать, навещу когда-нибудь…
Он говорил с закрытыми глазами — так как знал, что в самые ответственные моменты вранья в его взгляде может промелькнуть предательское смущение. Тетя Нина, поджав губы, вышла. И почти сразу же на кухне заорало радио, загремели тарелки. Валентин прошмыгнул в коридор и выскользнул из квартиры.