. Он убил своего быка, как это делали в прежние времена, — встретив грудью. Я и сейчас вижу, как он стоит, наблюдая за агонией воображаемой жертвы, а потом бежит будто бы вокруг арены, раскланиваясь с несуществующей публикой. Не дожидаясь окончания, я вернулся на дорожку и окликнул Луиса. Он не сразу вырвался из-под власти грез и, когда я подошел, все еще смотрел затуманенным взглядом, будто я его разбудил.
– Как тебе удалось разыскать меня, Эстебан?
– Консепсьон посоветовала идти по этой дорожке… Она поливала цветы.
Вальдерес вздохнул.
– Да, я знаю… ей достаточно цветов…
– Зато тебя не слишком увлекает возня с апельсинами, а?
– Да, не особенно. Вернемся?
– Если хочешь.
Оба мы почувствовали, что дело вот-вот дойдет до взаимных признаний. И я решил облегчить ему задачу.
– Твоя жена меня боится.
Луис на мгновение остолбенел.
– Боится?
– Вероятно, думает, что я приехал сюда не только по зову дружбы.
– Но она ошибается, не правда ли?
Я ответил не сразу. Луис напряженно ждал.
– Теперь, когда я увидел, в каком покое вы живете, пожалуй, мне лучше сразу уехать. Ты сможешь подвезти меня в Альсиру, как только мы вернемся?
Луис взял меня под руку.
– Не знаю, что взбрело в голову Консепсьон, но, хочет она этого или нет, а я оставлю тебя здесь. Месяц за месяцем я строю из себя землевладельца, и мне это чертовски наскучило. Деревья меня не интересуют, я люблю только животных…
– А из них больше всего… быков, да?
– Да.
Мы пошли дальше, и каждый думал, как продолжить этот разговор.
– А знаешь, я ведь сохранил отличную форму, — с принужденным смехом заметил Луис.
– Я уже имел возможность в этом убедиться.
– Каким образом?
Я решил сжечь за собой мосты.
– Видел, как ты только что сражался с тенью…
Против моих опасений, он нисколько не рассердился, а наоборот, дрожащим от волнения голосом спросил:
– И каково твое мнение?
– Хорошее.
– Это правда, Эстебан?
– Чистая правда.
Луис расправил грудь — я снял с его души изрядную тяжесть, вернул ту уверенность в себе, которую можно ощутить, лишь получив подтверждение от другого.
– Спасибо, друг.
И снова наступило долгое молчание. Наконец, когда впереди показался дом, Луис робко спросил:
– А как ты думаешь, мог бы я еще выступать на арене, не вызывая насмешек?
– Несомненно.
Вальдерес крепко сжал мою руку.
– Ты возвращаешь меня к жизни, Эстебан!
И, словно ребенок, не решающийся попросить вожделенную игрушку, он застенчиво пробормотал:
– Да только вот беда: кто в меня поверит? Кто рискнет выложить деньги на мое выступление?
– А кроме того, есть Консепсьон…
Он пожал плечами, показывая, что не считает это самым большим препятствием.