«Улица Камбон, 17-бис… я спешу… улица Камбон, 17-бис…»
Запись кончилась, и Борель вздохнул.
– Они все называют адрес Сержа Мелио и добавляют несколько слов… так, все равно что… и никаких обид… Но это нам ничего не даст. Как, скажите на милость, он сможет узнать голос?
– Тогда зачем? — спросила Ева.
– Долг службы, мадам, — ответил Борель.
– Я тоже, — сказала Ева, — должна произнести: «улица Камбон, 17-бис»?
– Если вас не затруднит.
Лепра вцепился в подлокотники кресла. Он недоверчиво смотрел на Бореля, но комиссар был как никогда любезен.
– Подойдите сюда, — продолжал он, — вот… я пускаю кассету… говорите не торопясь, в микрофон.
– Улица Камбон, 17-бис, — проговорила Ева. — И побыстрей, пожалуйста.
– Достаточно, — сказал Борель. — Спасибо.
И снова жеманно принялся потирать руки.
– Для меня эта запись — просто коллекция автографов… Несравненный сувенир.
– Правда? — прошептала Ева. — Тогда вы должны были бы попросить, чтобы они спели… Почему бы и нет?
Она посмотрела на Лепра, натянуто улыбнулась и вновь взяла крохотный микрофончик.
– Если вам это доставляет удовольствие, — сказала она Борелю. — «Я от тебя без ума», — объявила она.
Включилась запись. Лепра вскочил.
– Ева!
Но Ева уже подносила ко рту микрофон. Она пропела вполголоса первый куплет, не сводя глаз с Лепра. Она обращалась к нему. К нему и к Флоранс, которую она уничтожала своим талантом, к Флоранс, которая в эту минуту была стерта с лица земли. Вызов, звучавший в ее голосе, придавал словам Фожера невыносимую грусть. Это прощальное песнопение, созданное им для Евы, стало в кабинете полицейского прощанием Евы с Лепра. Постепенно лицо Евы исказила гримаса какой-то глухой муки. Голос ее прерывался, торжествовал, погибал. «И в нем, и во мне она всегда любила саму себя», — думал Лепра. Ева напела припев без слов, не размыкая губ, словно колыбельную. Казалось, песня доносится издалека, впитывая расставания, встречи, отъезды. Борель качал головой в такт.
– Хватит! — крикнул Лепра.
Ева замолчала, и они застыли, не произнося ни слова.
– Господин комиссар не просил тебя о столь многом, — проговорил Лепра, стараясь казаться естественным.
– Ошибаетесь, — сказал Борель. — Я бы с удовольствием дослушал песню до конца. Вы неповторимы, мадам! Не знаю, как вас отблагодарить.
– Ну что вы… Я могу идти?
Борель, возбужденный, растроганный, проводил их до лестницы.
– Если у меня будут новости, я обязательно дам вам знать. Я ваш навеки.
Лепра взял Еву под руку. Они спустились вниз.
– Через пять дней он получит письмо, — сказала Ева.
– Замолчи, — прервал ее Лепра.