– Да оставь ее дома! – сердился Сашка. – Она нам только мешать будет. С ней ни в войнушку поиграть, ни в футбол погонять!
– Но как же… – виновато пожимал плечами Стефан. – Она ведь расстроится, плакать будет.
– И пускай себе. Поревет – перестанет.
– Нет, это нехорошо. Она маленькая, а маленьких обижать плохо. Я тогда тоже не пойду.
– Ну, вот еще! – фыркал Сашка.
И в итоге компания отправлялась на прогулку втроем.
Дети Эггеров с малых лет привыкли к тому, что их жизнь протекает одновременно в двух, попеременно меняющихся, странах. И если Иоганна, плохо переносившая самолет, иногда капризничала по этому поводу, то Стефана подобное положение вещей вполне устраивало. И там, и там ему было хорошо, везде находились свои плюсы, свои радости. В Швейцарии его ждал большой дом с прекрасным видом на озеро и горы, старенькая, но все еще энергичная и заботливая бабушка Лизхен, к которой мальчик был привязан не меньше, чем его отец, и любимец всей семьи – бульдог по кличке Черчилль. А в Москве были лучший друг Сашка, веселая компания приятелей и вкуснющее мороженое-эскимо за одиннадцать копеек. И зима. Хоть Швейцария и славится зимними курортами и центрами горнолыжного спорта, но все это сосредоточено в основном в Альпах – а в Альпы их семья выезжала редко. Жили Эггеры на самой границе с Италией, в раю, с нежарким летом и теплой зимой. Даже в Рождество столбик термометра тут обычно не опускался ниже плюс пяти градусов, а снег был большой редкостью. И потому Стефану очень нравилась русская зима. Нравились морозы, от которых он нисколько не страдал, потому что родители одевали их с сестрой в теплые и яркие горнолыжные комбинезоны и куртки, очень удобные для игр в снежки и катания с ледяных горок. Нравились сугробы, в которые так весело и мягко было падать с разбега, нравились метели и медленно парящие в воздухе снежинки, нравились зимние праздники, продолжавшиеся больше трех недель, потому что вслед за швейцарским Рождеством наступал Новый год, а после него оставалось еще целых десять дней школьных каникул. Но больше всего Стефану нравился хоккей. Когда по телевизору показывали игру, например, на приз газеты «Известия», мальчика было не оторвать от экрана. В это время весь остальной мир для него переставал существовать. Однажды ему довелось оказаться на трибуне во время игры полуфинала. Чехи проигрывали, дрались яростно, били по нашим воротам, не жалея клюшек, и множество шайб тогда улетело к зрителям. Одна такая шайба досталась Стефану. Она прилетела на трибуну уже на излете, и Стефан вскочил на сиденье, подпрыгнул и достал ее в полете! Теперь изрядно побитая шайба с улыбающимся снеговиком, держащим вратарскую клюшку, навсегда поселилась на письменном столе Стефана, став своего рода талисманом. Тогда швейцарский хоккей, в том числе и клуб его родного города, еще не был в лидерах, и во время международных чемпионатов Стефан обычно болел за СССР, как и все его друзья. И если «наши» вдруг проигрывали чехам или канадцам, то мальчик несколько дней ходил смурной, и вывести его из этой печали могло только предложение сыграть в хоккей самому. В то время в Москве чуть ли не в каждом большом дворе имелся собственный каток – огороженный деревянным забором с сеткой пятачок, которые дворники с приходом холодов заливали водой из шланга, превращая асфальт в ледяное зеркало. Каток был любимым местом зимних игр приятелей. До самой весны, пока лед не начинал таять, а лезвия коньков – цепляться за показавшиеся из-под него островки асфальта, мальчишки гоняли клюшками шайбу от одних криво сколоченных из фанеры ворот к другим и воображали себя знаменитыми хоккеистами. У Сашки, который отлично катался на коньках, в хоккей играть получалось лучше всего.