Эбби посмотрела на свою плоскую грудь. Я покачал головой.
— Пока нет. Они не хотят, чтобы это помешало…
Голос у меня оборвался. Эбби страдала от боли и каждые пятнадцать минут нажимала кнопку подачи морфия.
В изножье кровати полукругом стояли Хэмптон, Смит и Мейер, а также хирург доктор Дисмак.
Доктор Хэмптон начал:
— Эбби, по извлеченным из тебя лимфатическим узлам мы поняли, что рак распространился за пределы органа первичного поражения. То есть груди. Теперь он может быть где угодно. Нам известно, что еще один очаг находится в легких.
Мы слушали, но не понимали.
— Мы хотим отправить тебя к доктору Андерсону в Хаустон. И возможно, в Слоун-Кеттеринг. Там изучают именно этот тип рака.
Я сглотнул.
— Какой тип?
— Это быстро растущая, агрессивная, чрезвычайно прожорливая разновидность, — ответил доктор Смит. — С одной стороны, поскольку опухоль быстро растет, ее проще уничтожить. Но есть и плохие новости. Она быстро растет.
И тогда мне стало все равно, восстановят ли когда-нибудь моей жене грудь. Обойдемся и без этого.
Врачи оставили нас наедине. Потом в палату вернулся доктор Хэмптон и сел рядом с постелью.
— Вы любите танцевать? — спросил он.
— Что?
Он улыбнулся.
— Вы любите танцевать?
Я покачал головой.
— Я вас не понимаю…
— Это… — он обвел рукой палату и взглянул на Эбби, — похоже на танец среди мечей. Мы должны победить рак, не убив Эбби… и опередить болезнь.
Через два дня нас отослали домой.
6 июня, утро
Солнце едва пробилось сквозь ветви, когда я попытался открыть глаза. Я поднял голову и увидел, что Эбби спит рядом со мной и на ней чужая одежда. В ее объятиях свернулся клубочком маленький терьер.
Запах сигарет заставил меня обернуться. Человек в гавайских шортах сидел на складном стуле у дальней стены, а у его ног громоздилась гора окурков и пепла. Комната была своего рода верандой, выстроенной на сваях — верхушки деревьев касались окна. Хозяин дома, высокий, красивый, широкоплечий, голубоглазый, чисто выбритый, мускулистый мужчина лет под пятьдесят, с черными волосами до плеч, с одной руке держал сигарету, а в другой мороженое.
— Я дал ей одежду, и она сама переоделась, а потом заснула, — сказал он.
— Как мы сюда попали?
Он затянулся и лизнул мороженое.
— Ты перенес ее в самолет и отрубился.
— В самолет? Мы летели на самолете?
Он кивнул.
— Я ничего не помню.
— Зато я вряд ли скоро забуду эту картину — ты ведь был в чем мать родила.
— Прошу прощения. Я постирал нашу одежду, и…
Он отмахнулся.
— Тебе крепко врезали. Когда голова у тебя распухла, она забеспокоилась и что-то тебе вколола. — На столе рядом с кроватью лежала открытая аптечка. — Сказала, что это снимет опухоль.