— От того, что вокруг. В промежутках между приступами кашля и удушья, между минутами, когда свет перед моими глазами померк и наступала темнота, меня вдруг посещала мысль о том, что я создан, чтобы дышать. Что мои легкие призваны не только причинять мне боль. Нужен лишь повод. Мама научила меня видеть красоту там, где я не видел ничего. Она уводила меня к реке и погружала в солнечный свет, который лился меж ветвей старой ивы, а потом ставила перед мольбертом, приказывала закрыть глаза, брала за руку и водила ею по холсту. «Досс, — говорила она. — Бог всюду». Я возражал: «Возможно, но здесь-то его нет» — и касался синяков у нее на шее.
— Я очень хотела бы с ней познакомиться.
— Могу отвести вас на ее могилу.
— Мне очень жаль…
— Мне тоже.
Прошла минута.
— А ваш отец?
Я пожал плечами.
— Соседи болтали, что моя мать — «доступная женщина», поэтому я не уверен, что тип, который жил с нами в трейлере, был моим отцом. Со дня похорон я его не видел.
Эбби взглянула на меня. Волна от яхты достигла берега и ударилась о скалы.
— Значит, вы рисуете в память матери?
У Эбби влиятельный отец, и сама она добилась больших успехов, а значит, все чего-то от нее хотели. В результате она научилась защищаться. Искренняя, добрая, но осторожная. Даже не будучи гением, я догадался, что за этим вопросом что-то кроется.
Я покачал головой.
— Я вырос… раздробленным на части. Мама знала это, и ей было больно. Она подарила мне краски и холст. Иногда, пусть даже всего лишь на минуту, эти вещи делали меня единым целым. Трудно объяснить. Но это так.
— Своего рода лекарство от гнева?
— Гнева?
— Я видела, как вы дрались с человеком вдвое больше вас.
Я кивнул:
— Да, иногда я злюсь. Но потом бывают минуты, когда я теряю ощущение времени и понимаю, что холст смотрит на меня. — Я заговорил тише. — Я не могу не рисовать. — Я коснулся виска. — Когда Бог наделял меня даром речи, он, должно быть, перепутал проводки. То, что должно сходить с языка, сходит с пальцев. Я думаю, и пальцы двигаются. В итоге я рисую. — Я уставился на свои руки и попытался пошутить. — Если хотите знать, о чем я думаю, поговорите с ними.
Она в удивлении молча смотрела на меня.
— Я приехал сюда, в колледж. Я верил: они знают больше. Они научат меня тому, что не могла мне дать несчастная женщина на берегу реки. — Я покачал головой. — Но они просто рисуют по схемам.
Эбби молчала.
— Но… я реалист, и мне нужен диплом, поэтому я держу рот на замке.
Я положил ей руку на плечо, потом спохватился и отступил.
— Было очень приятно продать картину той женщине. Сама мысль о том, что она повесит ее на всеобщее обозрение, вполне отвечает моей потребности.