Под прикрытием огня, вражеская пехота и саперы стали подбираться к самому доту. Внезапно артиллерийский обстрел прекратился. Самолеты улетели. В наступившей тишине отчетливо зазвучала немецкая речь.
– Что они задумали? – спросил кто-то.
– Подорвут нас, – ответил из угла другой голос и вдруг запел хриплым басом: – «Прощайте товарищи, все по местам, последний парад наступает...»
– Помирать, так с музыкой! – схватив ручной пулемет, он устремился наверх.
За ним кинулись трое с гранатами в руках. Следом поспешили другие. Потянулись и раненые, способные держать оружие. Каждый понимал, что идут последние часы, последние минуты жизни огневой точки и, следовательно, их собственной.
Гитлеровцам удалось блокировать дот. Они подорвали запасной выход. В пробитые дыры, в амбразуры, в вентиляционные каналы полетели гранаты, затрещали автоматные очереди. Отстреливаясь, Батюк и с ним несколько красноармейцев, укрылись в нижнем этаже. На нарах стонали раненые. Кто-то бредил, кто-то звал врача, а один умоляюще просил:
– Воды!.. Воды!..
К вечеру фашисты применили огнеметы. Слепящие оранжевые струи полоснули огнем, поджигая все, что могло гореть. Люди задыхались от дыма и пороховых газов. Вдруг раздался сильный взрыв. То ли немцам удалось подложить фугас, то ли взорвались остатки боеприпасов. Бронированную раскаленную докрасна дверь вышибло, огонь и черный едкий дым ворвались в нижний этаж. Много бойцов и раненых погибло. Противно запахло жженой резиной. Дым повалил из всех щелей, пробоин и амбразур...
Батюка оглушило. Он не помнит, как его перетащили в агрегатное помещение, как там забаррикадировались оставшиеся в живых пятеро бойцов.
Двое суток немцы не отходили от дота. Заливали отверстия и люки горючим веществом, забрасывали гранатами... Двое суток все, что могло гореть, – горело и превращалось в пепел. На третий день фашисты ушли, решив, видимо, что с защитниками дота покончено.
А пятеро бойцов и танкист были живы. В агрегатном отсеке сохранился небольшой подземный проход, вернее, узкий круглый канал для отвода газов и отработанной жидкости. Им-то и воспользовались.
Ночью ползком выбрались на свободу. Вытащили и танкиста. На свежем воздухе он очнулся, закашлял. Ему тут же ладонью зажали рот. Он, понимающе, закивал.
Направились к темнеющему лесу. Но по пути у всех началась рвота. При свете луны было видно, что изо рта выплевывали одну сажу. С трудом добрались до леса. Нашли ручей, напились свежей воды, которая показалась очень вкусной. Умылись. Страшно ломило в висках, очень хотелось есть. Голодные дни давали о себе знать. Двое бойцов отправились на разведку в сторону сожженного села, надеясь там заодно и раздобыть чего-нибудь съестного. Огороды и погреба, может быть, уцелели от пожара. Все произошло в считанные секунды. Всплески автоматного огня, чем-то похожие издалека на чирканье спичек о коробок в темноте, и все.