Мысль о том, что Россия — захваченная страна с порабощенным населением, впервые пришла мне, когда я задумался о местном отношении к работе. Оно уникально. Население России любит и умеет работать, но глубоко презирает всех, кто этим занимается.
В России любят и уважают того, кто приобрел богатство благодаря удаче или хитрости, но глубоко презирают того, кому оно досталось в результате многолетних целенаправленных усилий. Чересчур усердного исполнителя называют «каменной задницей», подчеркивают, что дураков работа любит, и воспевают Емелю, въехавшего в счастье на печи. Тот, кто слишком много трудится, обязательно имеет в виду сделать карьеру или понравиться начальству. Рабский труд не должен производиться с энтузиазмом — в этом есть непростительный коллаборационизм. Раб обязан работать спустя рукава — только так он и способен выразить протест против захватчика. Любой, кто старается, — предатель. Любой, кто делает слишком много, — выскочка, желающий выслужиться.
Трудолюбие какого бы то ни было народа — вымысел марксистов: любить труд нельзя, это проклятие человечества. Мы рождены не для рутинного труда, а для творчества и наслаждений: тупой труд — удел тех, кто не умеет наслаждаться или творить. Работа не есть доблесть — это печальная необходимость, и не было бы ничего удивительного в таком отношении к ней. Но в России есть и своя специфика: тут ненавидят не работу, а работника. Кто хорошо трудится — тот непременно жлоб; кто ни черта не делает, как любимые персонажи русского фольклора — вор, бродяга или пьяница, — тому все валится в руки само. Сошлюсь на собственный пример: вызывает меня недавно начальник одного из журналов, где я работаю. «Как вы можете печататься у такого-то?!» Да очень просто могу: такой-то не ставит мне тематических ограничений, издание его не фашистское, финансируется не олигархатом и не Западом, что ж не печататься? «Но он… Но вы… Но вы себя компрометируете! Все знают, что он нарочно создан Кремлем!» Знают, и что? Почему я непременно должен изыскивать предлог для безделья: ведь все в России создано либо Кремлем, либо Березовским, и обе эти силы мне равно несимпатичны… Что ж, на улицу не выйти? Почему перед тем, как написать материал на интересующую меня тему, я должен требовать у издателя родословную до десятого колена? «Что может заставить вас работать у этого человека?!» — недоумевает начальство. Да ничего, обычное желание писать и печатать то, что я хочу. Разве этого мало? Но в этот стимул никто не верит. Я либо надеюсь выслужиться, либо хочу славы. Мало мне ее, славы-то, еще хочу.