— Нет-нет, — поспешила Бернарда вытереть слезы. — Я не плачу. Это просто воспоминания о том далеком поселке, в который я так никогда и не вернулась, взволновали меня.
Исабель и мадам Герреро смотрели на Бернарду с некоторым удивлением. Пожалуй, такой она предстала перед ними впервые. До сих пор они привыкли видеть в ней хорошую служанку, домохозяйку, умеющую держать их большой дом в образцовом порядке, умеющую управлять штатом прислуги, держать на учете каждую вещь. Она лучше всех знала, где что лежит, умела прекрасно готовить, старалась экономить деньги. Она сама вела переговоры со всеми обслуживающими их людьми и конторами и сама с ними рассчитывалась. И вдруг эти слезы...
— А как долго длилась их любовь? — робко спросила Исабель.
— Девушка любила его много лет, — просто ответила Бернарда и, посмотрев на нее ласково, спросила, словно предупреждая, мол, лучше откажись от моего предложения, не то будет всем не очень хорошо: — Хочешь, чтобы я продолжала? — Потом повернулась к мадам Герреро и поймала ее взгляд. Она понимала смысл этого взгляда. Взгляд мадам Герреро просил, требовал, умолял не продолжать, сделать так, чтобы эта романтическая история любви девушки и парня из далекого прошлого так и осталась для Исабель просто однажды рассказанной красивой сказкой, не имеющей никакого значения ни для самой Бернарды, ни для мадам Герреро, ни тем более для Исабель. А мадам Герреро в свою очередь поняла ответ, который прочитала во взгляде Бернарды. Решать судьбу будет сама Исабель. Как она захочет, так и будет. Даже если она откажется слушать до конца, Бернарда стерпит ту душевную боль, которая придет к ней. Ведь она привыкла терпеть. Ей пришлось это делать в течение долгих лет, пока не подросла Исабель и ей не исполнилось столько лет, сколько было оговорено в договоре. Но Бернарда не хочет причинять боль Исабель. Если сейчас девочка скажет, что не станет больше слушать никаких историй, тайна останется между ней и мадам Герреро и никогда Исабель не узнает правды. Но если она велит продолжить рассказ, то никакие безмолвные просьбы мадам не возымеют действия.
— Да, я хочу, чтобы ты продолжала, — ответила Исабель, но сама она чувствовала, что, может быть, не следовало настаивать на этом. И отчаяние во взгляде матери, и странное переглядывание Бернарды с нею предвещали что-то недоброе. У девушки зарождалось холодное, неприятное чувство страха перед той новостью, которую она может сейчас услышать. Этот страх скользкой змеей все глубже заползал ей в душу. — Но прежде я хочу понять, какое отношение имеет ко мне вся эта история? — Исабель знала, что еще немного и она расплачется. Ей не хотелось никаких изменений, которые могли бы нарушить привычный ход жизни, причинить вред дорогому ей человеку — ее матери. Господи, она еще там, в Штатах, когда получила телеграмму с просьбой немедленно приехать, поняла, что кончилось безоблачное лето ее детства и отрочества, что этой телеграммой кто-то резко меняет ее привычную жизнь, предлагая взамен страдания и переживания. Она заметила, как заломила руки лежавшая до этого без движений мать, как она отвернулась, закрыв лицо руками, словно не хотела ни видеть, ни слышать того, что должно было сейчас произойти. И страх новой волной подступил к сердцу.