Пока они шли к краю деревни, Коттен спросила:
— Почему ты никогда не рассказывал о себе? Я ничего про тебя не знаю, хотя сама сказала о себе почти все.
«Почти».
— Мне почти нечего рассказывать.
— А ты ответишь, если я задам вопрос?
— Может быть. — Ячаг улыбнулся. — Что ты хочешь узнать?
— Кто ты? И откуда так хорошо знаешь английский?
Ячаг смотрел прямо перед собой.
— Когда я был ребенком, мать отвезла меня в город, в Монастерио-дель-Куско, старый иезуитский монастырь. Жизнь у нас была тяжелая, и мать не хотела, чтобы я вырос в нищете. Поэтому отдала меня монахам и взяла с меня слово, что я останусь и не пойду следом за ней.
— Печально, — сказала Коттен.
— Потом меня усыновила американская семья. Меня перевезли в штат Орегон, где я и вырос. Я любил приемных родителей, но в глубине души тосковал по родине, по своему народу. Я так и не приспособился к жизни американцев: нет духовности, нет почтения к Пачамаме — все это было мне непонятно. Поэтому, когда приемные родители умерли, я вернулся в Перу.
— Здесь тебя называют мудрецом и целителем.
— Это потому, что я принадлежу к двум мирам — древнему и современному.
Ячаг привел ее к тропинке, которая шла под уклон к реке Урубамба.
— Это старая тропа, — сказал он. — Поколения моих предков втоптали в нее отпечатки своих ног.
— У меня есть еще один вопрос.
Ячаг кивнул в знак того, что готов слушать.
— Ты говорил, что тебе велели найти меня в Риманчу. Кто?
Шаман широко раскинул руки.
— Твои крики донес до меня ветер. Твой страх приплыл в темных водах реки. Твоя боль просочилась на поверхность самой земли.
— Но так не бывает, — возразила Коттен. — Что ты имеешь в виду?
— Потерпи, Майта. Скоро ты все узнаешь сама.
Он махнул рукой, и они продолжили путь.
Шли, как показалось Коттен, еще почти полчаса, пока Ячаг не остановился у большой скалы, на склоне которой были выбиты ступеньки.
— Для народа Руна, как мы сами себя называем, это место — гуака, то есть священное, мистическое место. Поднимись по ступенькам. Когда дойдешь до вершины, сядь и спокойно сиди.
На вершине Коттен обнаружила гладкую ровную площадку. Скрестив ноги, села на холодный камень, и к ней подошел Ячаг.
— Закрой глаза.
Его голос смешался с шелестом ветра в листве деревьев.
Коттен послушалась.
— Сначала ты отбросишь мысли, которые заслоняют твою способность видеть. Представь, что ты плаваешь в бассейне из священного света, чистого света. Жидкого света. Света, который настолько чист, что в него не могут проникнуть никакие посторонние предметы. Окунись в него, в этот чистый, блистающий жидкий свет. Он окутывает тебя своим теплом — сияющий, мерцающий, яркий свет вокруг.