— Зачем… зачем… — Аннетт ловила губами воздух, подобно выброшенной на песок рыбе.
— Зачем я набросился на вас с отвратительной наглостью или зачем я отпустил, так и не доведя свое восхитительное дело до победного конца? — насмешливые слова впивались в ее мозг, как жгучие льдинки.
— Вы… — Она никак не могла подобрать достаточно оскорбительного определения, чувствуя себя гадко и униженно; ее лицо стало совсем пунцовым от стыда. — Вы… чудовище!
— Не грубите, Аннетт. — От его глаз веяло холодом, но, слыша его тяжелое дыхание, она понимала, что, несмотря на все старания казаться бесстрастным, он, так же как и она, не может совладать с собой. — И не отрицайте, что вам было хорошо, хотя, признаться, меня удивила ваша горячность и полнейшая неопытность. В вашем возрасте, да еще при таких прелестях, оставаться дев…
— Замолчите! — выпалила она, натягивая простыню до самого подбородка и закрывая руками полыхающее лицо. Впервые в жизни ее так безжалостно унизили, и она уже не испытывала ничего, кроме презрения, к человеку, который это сделал, и к себе — за то, что позволила ему целовать себя.
— Вам не хочется меня ударить, прежде всего для успокоения совести? — пренебрежительно осведомился он, направляясь к двери.
— Будьте уверены, в следующий раз я так и сделаю!
— Вы думаете, следующий раз когда-нибудь наступит? — с усмешкой спросил он, и Аннет сжалась от стыда. — Мне кажется, я и в этот раз достаточно ясно дал понять, какое наказание вас ожидает, если вы снова начнете поддаваться кошмару, вместо того чтобы бороться с ним.
— Спокойной ночи! — выкрикнула Аннетт, вся дрожа.
— Надеюсь, и для вас остаток этой ночи будет спокойным, — с преувеличенной вежливостью произнес Саймон. — Впрочем, теперь, — он выразительно приподнял брови и окинул ее, сжавшуюся в комок под ненадежной защитой простыни, проникновенным взглядом, — теперь я в этом просто уверен.
С этими словами он скрылся за дверью, а Аннетт в изнеможении упала на смятые подушки.
Некоторое время она не могла даже думать о случившемся, но потом в ней опомнился и окреп обвиняющий голос рассудка. Как ты могла позволить так с собой обращаться? — вопрошала она, лежа в темноте и уставившись невидящим взглядом на темные фиолетовые тени на потолке. Ты уже обожглась один раз там, в самолете, и сегодня снова не устояла перед его мужским обаянием, будто не знала, что он не упустит случая, чтобы не швырнуть твою безумную, страстную нежность тебе же в лицо.
Но что я могла поделать? — уныло подумала она, закрывая глаза. Воздух еще хранил терпкий запах мужского одеколона, смешанный с легким ароматом ее собственных духов. Она не удержалась и с наслаждением вдохнула этот эротический коктейль, чувствуя, как трепещет от неутоленного желания разгоряченное тело.