— Мне уже все равно, — прошептала она, усталая, не чувствующая ничего, кроме пульсирующей в висках боли, девушка стала расправлять постель.
— Не торопись, — услышала она за спиной грубый смех. — Сначала надо бы раздеться. Или в Англии так не принято?
Его смуглые руки быстро расстегнули длинную змейку молнии и вначале освободили ее маленькие груди от плотно облегающего шелка. Спустя секунду темно-шоколадное платье уже валялось на пушистом бежевом ковре, а Аннетт, униженно полыхая краской стыда, пыталась прикрыть наготу трясущимися руками. Ее всю колотило — Саймон водил взглядом по ее стройному телу, на котором остались только шелковые трусики и, неровно дыша, никак не мог отвести от нее глаз. Наконец он справился с собой и, чертыхнувшись, почти выбежал в соседнюю комнату. Когда он вернулся, в руках у него была рубашка.
— Вот, надень, — отрывисто приказал он и, не глядя, накинул рубашку на ее покрытые мурашками плечи. — Ложись и спи — в половине пятого я разбужу тебя и отвезу в отель, чтобы никто не заметил твоего отсутствия. Спи!
Он ушел, хлопнув дверью, и Аннетт, застегнув пуговицы на своей импровизированной ночной сорочке, спешно забралась под одеяло. Она была так измотана, что многие вещи просто не доходили до ее сознания — ни то, что от подушки, в которую она уткнулась щекой, исходит тончайший мужской аромат, ни то, что она лежит в рубашке Саймона… Свинцовые веки сомкнулись, и она, как в пропасть, провалилась в глубокий сон без сновидений.
…Проснувшись среди ночи, она поняла — если сейчас не выпьет по меньше мере десять стаканов воды, то умрет. Никогда еще не испытывала она такой мучительной жажды: рот превратился в пересохшую пустыню, в горле саднило.
Да, но раньше я никогда так не напивалась, мрачно подумала Аннетт, чувствуя болезненный укол совести. Наверное, у меня… как это называется… похмелье.
Аннетт спустила ноги на пол и несколько минут тупо озиралась, удивляясь, что она делает ночью в фургоне Саймона. Потом глухо застонала — к тому, что случилось на вечеринке, прибавились воспоминания о том, что произошло позже. Но делать было нечего: жажда не проходила, и Аннетт, отложив процедуру самобичевания, пошла на кухню.
Она неплохо ориентировалась в трейлере, так как часто приходила сюда за кофе или виски для своего грозного босса и точно знала, куда идти, но на пороге кухни застыла, как изваяние. Примостившись на кушетке у стены, спал Саймон!
Затаив дыхание, она на цыпочках подошла к нему. И так, стоя босиком на прохладном кафеле, долго смотрела на дорогое лицо, в немом восхищении впитывая каждую его черточку. Во сне он выглядел моложе и был не таким суровым, как днем, — строгие морщинки между бровей разгладились, затеняющие скулы длинные ресницы делали его ужасно беззащитным. Аннетт даже тихонько хихикнула — странно, что он выглядит так ранимо, когда с утра до вечера привык метать громы и молнии!