Ровина показывала, как это бывает. Ее танец подхватил меня, как речной поток, втянул в тугой кокон, сплетенный из звона колокольчиков, из кажущихся простыми и естественными движений, увлек, а потом…
Я пришла в себя, когда руки мои уже были по локоть покрыты тусклой золотистой чешуей, а мир играл яркими красками. И видела я не Ровину, а змеедеву. Такую же, как я сама, гибкую, с острым изумрудно-зеленым гребнем вдоль изящной спины, с отяжелевшими, наполненными парализующим ядом шипами, заметающими блескучим занавесом точеные плечи. Это был мираж, в который хотелось верить, иллюзия, которая смогла обмануть даже шассьи глаза, сон, привидевшийся наяву и обнявший ласковыми жесткими руками.
То, что не смог когда-то сделать змеелов с разными глазами, лирха сделала играючи, легко и непринужденно скользя по холодному деревянному полу. Почти выманила меня из человечьей шкуры не приказом, которому нельзя не подчиниться, а ощущением родного гнездовища, уюта и безопасности…
— Мия?
— Это всего лишь… ромалийские пляски. — Я подошла ближе, скользнула кончиками пальцев по шраму на груди харлекина, чувствуя, как простое человеческое тепло сменяется лихорадочным жаром, изливающимся из глубины тела. — Сон, в котором я вложила в грудь живого существа принесенный из шассьей пещеры топаз…
— Получается, не только дудочникам нужно держаться подальше от кочевых ведьм, — тихо, очень тихо пророкотал Искра, осторожно, нарочито аккуратно возвращая трубку на подоконник. — Вы не только переворачиваете все с ног на голову, но и заставляете верить в то, чего нет.
Заскрежетали стальные пластины, покрывшие могучую руку. По рыжим волосам, моментально вставшим дыбом, заметались бело-голубые искры, лицо харлекина застыло, жутковатый оскал раскроил его пополам от уха до уха. Я хотела отшатнуться, но не успела: жесткие пальцы до боли сдавили тонкое запястье, удержали, притянув меня еще ближе, так, что изуродованное превращением лицо почти коснулось моего.
— Я не марионетка. — Упавший до глухого рокота голос холодной змейкой скользнул вдоль позвоночника. — У меня нет хозяина.
Рыжая прядь коснулась моей щеки, что-то больно щелкнуло по коже, будто кто-то невидимый огрел нагайкой. Несильно, предупреждающе. Я ойкнула, попыталась отодвинуться от харлекина, прижимая ладонь к горящему от невидимой пощечины лицу, и тотчас удерживающие меня стальные пальцы разжались.
Искра шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы и резко встал, с грохотом опрокинув стул. Повернулся ко мне спиной и одним движением сдернул халат, раздраженно бросая его на пол, как грязную истлевшую тряпку. Распахнул ставни, едва не выворотив засов из петель, и уселся на подоконник, спустив ноги в пустоту.