Во вторник я написал Янису слезоточивое письмо. Дескать, ищу двоюродную сестру, с которой в детстве делил кубики и горшок. Теперь скучаю, сил нет. Зовут её Ева Упите. За адрес готов стать колбасным контрабандистом.
На следующий день Янис показал мне её почтовый адрес. Рига, улица Колкасрага, 14. Больше никаких сведений. Впрочем, я был счастлив.
До Нового года оставался день. Я обзвонил записную книжку от «А» до «Н», на остатки списка плюнул. Купил вина, готовых салатов, которые утром выбросил. Запер двери, выключил телефон и встретил Новый год, закусывая чилийское красное конской колбасой.
* * *
2011 год. Суббота, первое января. В детстве удивлялся, неужели однажды наступят такие отдалённые даты. Вечером я сяду в поезд. У меня с собой две тысячи евро, адрес Евы и листок с названием гостиницы. До отеля от вокзала семьсот метров. Приятный голос в телефоне обещал, меня ждут с нетерпением.
Не выношу поезда. Разве что повезёт с попутчицей. Знакомишься, она кокетничает, минуты летят быстрей столбов с проводами.
Самым ужасным в моей жизни был общий вагон до Симферополя. Стоил дёшево, но все пассажиры братья, и бежать от них некуда. Только сел, в правую руку вложили помидор, в левую — курочку. В ответ полагалось рассказать детали своей жизни, потом ругать американцев. Кто хорошо выпил, мог начинать ругать евреев. Всю ночь орут, едят и снова орут. За койки борьба и интриги, я не участвовал. Незнакомая старуха взялась меня опекать, бегала по вагону, искала кому скоро выходить. По условному сигналу мне надлежало подкрасться к пассажиру, пакующему вещи. И лишь только он поднимет зад, ринуться, вцепиться в полку и никого не пускать. Я хотел избежать этих унизительных прыжков. Стал врать, что скоро выхожу. А сам сбежал к начальнику. За тысячу рублей царь поезда разместил меня в пустом купе, как своего племянника. На перроне я столкнулся с заботливой старухой. Она надулась и на моё «Здрасте» не ответила.
Плацкарта чуть приличней общего, но всё равно. Смущают публичные переодевания и очереди в сортир. И, конечно, неисчислимые мужские ноги, что торчат как орудийные стволы на уровне лица. Куда ни повернись, везде они. Когда вагон отъезжает, вроде бы женщины в нём тоже есть. Но стоит публике накрыться одеялами, ни одной приличной дамской ноги. Все только мужские, волосатые, в ужасных носках.
А в спальном вагоне скучно. На диванах дремлют интеллигентные буржуи. Ковыряют ай-пады. Столкнувшись у дверей сортира, неловко улыбаются, просят за всё прощения и суют на чай даже таможенникам.
Я взял билеты в спальный. Ехал один. Это были самые медленные девять часов в моей жизни.