Герман не ответил. Голова у него была совершенно пустая. Потом он сказал: "Маша, мы должны уехать сегодня ночью".
"Даже нацисты разрешали евреям хоронить своих мертвых".
"Мы больше не евреи, и я больше не могу оставаться здесь".
"Чего ты от меня хочешь? Десять ближайших поколений проклянут меня".
"Мы итак уже прокляты".
"Давай, до крайней мере дождемся похорон". Последние слова этой фразы Маша едва смогла вымолвить. Герман встал. "Я сейчас ухожу".
"Подожди, я пойду с тобой. Я только на секунду зайду в ванную". Маша встала. Она шла запинающимися шагами. Ее каблуки царапали по полу. На улице неподвижно стояло дерево в ночи. Герман сказал ему: "Прощай!" Он в последний раз попытайся разгадать его тайну. Он услышал плеск воды; Маша, наверное, умывалась. Он стоял тихо, напряженно прислушиваясь и дивясь самому себе и Машиной готовности идти с ним до конца.
Маша вышла из ванной. "Герман, где ты?"
"Я здесь".
"Герман, я не могу оставить маму", — спокойно сказала Маша.
"Тебе так или иначе придется ее оставить".
"Я хочу, чтобы меня похоронили рядом с ней. Я не хочу лежать среди чужих".
"Ты будешь лежать рядом со мной".
"Ты чужой".
"Маша, я должен идти".
"Подожди минуту. Если так, то возвращайся к своей крестьянке. Не бросай своего ребенка".
"Я брошу всех", — сказал Герман.