Когда Герман пришел, Маша была дома. Она была в хорошем настроении. Она вынула сигарету, торчавшую между губ, и поцеловала его в губы. Он слышал, как на кухне булькает что-то. Пахло жарким, чесноком, борщом, молодой картошкой. Он слышал голос Шифры Пуа. Всегда, когда он приходил в этот дом, у него появлялся аппетит. Мать и дочь все время варили, пекли, возились с кастрюлями, сковородками, банками для рассола, досками для приготовления лапши. По субботам Шифра Пуа и Маша готовили шолет[3] и кугль[4]. Может быть, потому, что он жил с нееврейкой, Маша особенно заботилась о том, чтобы по субботам в доме горели свечи, сиял ритуальный кубок, а стол был накрыт так, как велит традиция. Шифра Пуа часто втягивала Германа в спор о законах, относящихся к еде; по недосмотру она вымыла вместе ложку из-под молока и вилку, которой ела мясо; со свечи на поднос капнул воск; у цыпленка не оказалось желчного пузыря. Герман вспомнил, что ответил ей на ее последний вопрос: "Попробуй печень и скажи, горькая ли она".
"Да, она горькая".
"Если она горькая, значит, она кошерная".
Герман как раз ел картошку, когда Маша спросила его о родственнике, разыскавшем его. Он поперхнулся куском, который собирался проглотить, и чуть не задохнулся. Он не мог вспомнить имени, которое назвал ей по телефону. Все-таки он начал рассказывать. Он привык к подобным импровизациям.
"Да, я даже не знал, что он еще жив".
"Так он не женщина?"
"Я же тебе сказал — мужчина".
"Ты много чего говоришь. Кто он? Где он живет?"
Имя, которое он придумал, снова вспомнилось ему — Файвел Лембергер.
"А в каком родстве он с тобой состоит?"
"Он родственник со стороны матери".
"Какой именно?"
"Он сын брата моей матери".
"Девичья фамилия твоей матери была Лембергер? Мне кажется, ты называл другую фамилию".
"Ты ошибаешься".
"По телефону ты сказал, что ему лет шестьдесят. Как твой двоюродный брат может быть таким старым?"
"Моя мать была младшей. Мой дядя на двадцать лет старше ее".
"А как звали твоего дядю?"
"Тевье".
"Тевье? Сколько было твоей матери, когда он умер?"
"Пятьдесят один".
"Во всей этой истории что-то не так. Это твоя прежняя любовница. Ей так тебя не хватало, что она поместила объявление в газету. Почему ты вырвал его? Ты боялся, что я увижу имя и номер телефона. Ха, я просто купила еще одну газету. Я сейчас же позвоню туда и все выясню. В этот раз ты сам вырыл для себя яму", — сказала Маша. Ненависть и удовлетворение появились на ее лице.
Герман оттолкнул от себя тарелку.
"Почему бы тебе не позвонить туда прямо сейчас и не прекратить этот дурацкий допрос!", — сказал он. "Давай, иди, набирай номер! Ты причиняешь мне боль своими злобными обвинениями!"