А Кела на меня не уже не глазами, а воздушными шарами братьев Монгольфье просто вылупился.
— Подожди, — говорит.
— Поножовщины с мужем-алкоголиком у Палыча твоего не было?
— Каким мужем? — не понимаю я.
Тут и Витька всё понял.
— Можешь успокоиться, — говорит. — Не подлец ты, даже если б хотел. Дюма-внук наш просто пересказал тебе, как Кела с женой своей познакомился.
А Людка Келина действительно в баре в Черноморке работает, это и я знаю. Кела ей иногда на разливе пива помогал. Разорение, а не помощь. Пол-" Востока" корешей, и третья часть — в долг.
— Небольшая разничка, — Витька продолжает.
— Кела половину лично заработанного за рейс выложил. И — просто так. Без всяких платочков. Маловат наш ПТС, чтобы всех баб Д'Артаньяна нашего одарить. У самих семьи по его милости на бую третий месяц сидят. Сходи-ка на мост, вызови его, как Сильвер Флинта. А мы тут пока чёрную метку из Библии вырежем.
Салон на ПТСе — курам на смех. Если в дверях стать, весь экипаж запросто удержать можно. Стол да диваны всем сразу вылезть мешают. Строго по одному только. Но сидим спокойно. В море мы. И шлюпки даже на тазике нашем нет, чтобы всех нас в трюме запереть, и на остров Сокровищ сбежать. Даже гранату перепрятывать не стали, хотя Панин о ней, как отставной военный, и вспомнил. Зачем?
Как миленький выложил Флинт наш все свои сокровища, так не ожидал ничего подобного. Сдали мы кассу Родиону. Как по уставу положено: младшему помощнику. Мы уж его, согласно судовых ролей, в старшие помощники произвели, взяли такой грех на душу. А старший на нашей лушпайке — младший и есть. И второй, и третий — в одном лице. И нечего в геройство играть сутками на мостике. А если уж играть, так по Конраду — верёвками к поручням мостика привязываться, а не в шезлонге дрыхнуть на крыле.
— Действительно, Палыч, нехорошо получается. В машине — трое, на мосту — один. Я понимаю, что за три месяца курсов сделать из механика капитана дальнего плавания невозможно, но нам дальнего и не надо. Вполне могу я вторую вахту стоять, оно и надёжнее. Море всё-таки. Море — оно разное.
— А цены на топливо такие — только в Югославии. Так их ООН в блокаде держит. А в Геленджике шестьдесят долларов за тонну — красная цена, со всеми бумагами, — сказал Дед Витька.
— И тонну недобрали, однако — сказал мичман Панин.
— И денег на жратву дал — с гулькин нос. На колбасу представительскую, которую ты под подушкой трескаешь, — и то больше. Меня за эти макароны самого съедят скоро, — ввернул То лик.
И за Скользкого добавил:
— Колюня звонил тут кой-кому из Геленджика. Так Борис говорит, что аренды он с нас в прошлом месяце не получал, и не собирался. Пусть, мол, раскрутятся сначала хлопцы.