— Я вот тоже сначала думал, зачем я во всё это вляпался? А потом… Я ведь её тогда ещё, на вилле Джоновой, от Джончика отбил. Даже вмазать ему пришлось. Настырный. Видишь, что не хочет с тобой девка идти, чего насиловать?
— Вобщем, я её в тот вечер на пароход забрал. Ты особо не треплись, я её у Никитича в каюте прятал, когда ВЛКСМ шастал.
— Она, дура, испугалась, когда узнала, что уже и консульство на уши поставлено. Последняя гастроль значит? Столько визу эту зарабатывать пришлось, а теперь — закроют, зарубеж ни ногой, и с работы вытурят? Что мы за занавеской железной забыли все? Нигде и слова такого-то нет: Заграница. У албанцев, может ещё.
— Я теперь думаю, да пусть закрывали бы ей визу, чёрт с ней. А тогда… Я ж тогда и не знал её совсем. Думаю, пускай сама решает. Вспомнил просто, как сам чуть в петлю не лез, когда паспорт моряка по запарке вместе с сумкой в багажнике частного карпаля одного оставил. Всех таксистов местных на уши ставил, а этот ещё и залётным каким-то, не крымским вообще, оказался. Так мне весь остаток жизни в каботаже гнить тогда не хотелось… А со стороны посмотреть: ну не к расстрелу же приговаривают. Бумажка, хоть она серпастая-молоткастая, хоть какая ещё, бумажкой и есть… Сейчас — особенно смешной трагедия эта кажется.
— Ты думаешь, эскулап этот нас с тобой пользовал за красивые глаза Ленкины? Не принято это у них. За всё — счёт выписывай. Могу себе позволить на разгул столько-то, на благотворительность столько-то, на подарок любовнице столько-то: сумма, подпись бухгалтера. Госпиталь-то хороший, не чумные бараки какие-то…
— Ленка что ли?
— Цепочка золотая.
— Ну, теперь и пожизненно пусть дают, с ежедневным выеданием печени, — говорю.
— Всё равно я — уже пять месяцев, как остыл. Зомби. Такие дела.
Долго ли, коротко ли, везут нас к Фемиде на случку.
До чего всё похоже, архитектура даже. Специально, чтоб на мозги давить всё рассчитано: колонны, потолки, коридоры бесконечные пыльные, людишки суетятся какие-то, всяк во свою дверь очереди ждёт. Букли да мантии — это уже мишура. Показуха. Как и у нас, за невзрачной дверью решается всё:
— Может адвоката желаете?
— Какой там адвокат, милай. Валяй на всю катушку.
И в переводчиках — Джончик. Один он русский язык знает во всей их молодой государственности, что ли?
— Очень не хорошо, — говорит, — что вы местный уважаемый гражданин так больно били. Господин куртмэн с пережитками колониализма очень сейчас борется. И полицейских бить и из пистолета пугать — тоже нехорошо.
А что мне, смотреть было, когда он на Валька волыну направил? Или выстрелить ему дать возможность, чтоб догадаться, что пистолетик-то — газовый? Так и объясняю. Чего там Джончик переводит, не ясно. Но машина правосудия пущена, строчит на машинке чего-то.