Будет день, когда я почувствую себя абсолютно здоровым и способным вернуться к оседлой жизни. Я принесу к твоим ногам сокровища страны Пунт, приведу в наш дом многих людей, с которыми свело меня море, людей, неистребимо пропахших рыбой и ветром…
Только, ради бога, не спрашивай у меня, когда этот день наступит.
РС СЕМЕН ОСИПЕНКО
Декабрь, 1988
ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
(повесть для черно-белого видео)
Шурке Войтову, которому остался должен.
Леше Албантову, которому должен Шура.
У нас нет ни имен, ни званий
Мы быдло, мы палубный скот
Только тот, кто моряк по призванью
Не бросает английский флот.
Смерть морским молитвам не внемлет
Рвется жизнь, как манильский трос
Но еще неизвестную землю
Первым с мачты заметит матрос.
Олег Куваев, геолог.
На причалах рыбного порта гудели маневровые тепловозы. Портальные краны выгружали какой-то транспортный рефрижератор (ТР) — серую громадину с развитой белой надстройкой и множеством грузовых стрел на порталах. Между ног кранов, по железнодорожным путям, шёл человек лет двадцати пяти. Заметно отощавший, с отсутствующим взглядом. Это Третий.
В дальнем закутке портового ковша на поросшем ковылём причале среди груд лома, списанных лебёдок, шлюпок и траловых досок скелетом кита возвышались останки какого-то пароходишки. Третий по длинной прогибающейся сходне поднимался на борт списанного «тропика», стоявшего кормой к причалу.
Низкий протяжный гудок разнёсся над водой. Гудел уходивший в рейс супертраулер. Сгрудившиеся у борта людишки махали кому-то на берегу. Метушились чайки. Третий оступился на сходне, выматерился вполголоса и спрыгнул на палубу.
У входа в надстройку, под чёрной доской с надписью «Вахтенная служба» с неразборчиво нацарапанными мелом фамилиями напротив граф «вахтенный помощник», «… механик», «… матрос», резались в шеш-беш двое в грязных ватниках и когда-то белых подшлемниках.
— Ну чё там, Шуркеш? Чего тебе обещають? — спросил Пожилой игрок и бросил кости.
Третий подкурил у молодого игрока и неопределённо махнул рукой.
— Загранкомандировку в развивающуюся страну. Представителем министерства, — съехидничал Молодой.
— До декабря — глухо, — подтвердил Третий.
Ночью в воде гавани отражалась иллюминация на палубах живых пароходов. На холме, над светящейся мозаикой окон припортовых многоэтажек, проблескивал красным маяк. Выгрузка ТРа продолжалась при свете прожекторов. Только силуэт отстойного парохода был тёмным, без единого огонька.
Где-то залаяли собаки. Раздались тихие голоса. Потом вспыхнула спичка, высветив на мгновение два лица, и над бортом появились тлеющие угольки сигарет.