— Побрать, — кричали голутвенные, — пожитки Лукьянова и старшинские, раздуванить!
— Всех природных черкаских казаков побить и пожитки их взять на дуван!
— Правильно! Всех! Всех!
— Казаки! — Булавин выступил вперед. — Правильно вы говорите. Пожитки из домов Максимова и других старшин мы взяли и будем дуванить.
— Что медлить!
— Давай дуванить!
— В сей час и начнем! — Булавин оглянулся на своих помощников. — Вот они и куренные атаманы будут то делать. Дело это решенное. Но есть и другие.
— Какие?!
— Говори!
— Не все атамановы и старшинские пожитки в их домах остались. В расспросе Максимов мне говорил, что многие пожитки отвезли они тайно в Азов на сохранение. И о том надобно отписать губернатору Толстому, чтоб те пожитки вернули к нам в Черкаск.
— Правильно!
— Пусть вернут бояре!
— Не вернут, на Азов походом пойдем!
— Не спрячутся!
— А еще, — продолжал Булавин, — скажу о церковной казне: взяли мы церковных денег 20 тысяч рублей. И решили мы те деньги дать вам на жалованье.
— Спасибо, атаман!
— Любо! Любо!
— Заслужили мы головами своими!
Булавин выждал, посмотрел на сподвижников своих, улыбнулся:
— Вижу, что согласны, атаманы-молодцы! А дуван такой: каждый получает по два рубля три алтына и две деньги.
— Любо! Правильна-а-а-а!!
— А что касаемо черкаских природных казаков, — на круге воцарилась тишина, — то это дело, господа казаки, нельзя делать без рассуждения. Сами вы видели, что Черкаск мы взяли не силою, без бою. И в том черкаские жители и станичные все казаки помощь нам оказали немалую. Так что побивать их нам не надобно.
— Правильно!
— Нет, неправильно!
— Нелюбо!
— Любо!
— Когда беду почуяли, то ворота открыли! А перед тем с Максимовым в походы против нас ходили!
Восставшие подняли такой гомон, что из лагеря шум доносился до черкасских станиц. Все кричали, перебивая, не слушая друг друга. Дело могло дойти и до драки. Но Булавин, Некрасов и другие молчали, понимая, что расходившуюся толпу не остановить. Пусть выговорятся. Некоторое время спустя Булавин поднял руку:
— Господа казаки! Тихо! — Крики и споры продолжались, но постепенно стихали. — Тихо! Верно вы говорите: те черкаские казаки ходили против нас с Максимовым, и в том они виновны перед нами. За ту вину мы их к дувану не примем. Правильно я говорю?
— Правильно! Верно!
— А вы на дуване и пожитки, и деньги получили немалые!
Толпа немного погудела, но чувствовалось, доводы Булавина подействовали — недовольство улеглось, решимость голутвенных поколебалась. В рядах повстанцев имелось немало и старожилых или сочувствующих им казаков. Это тоже сыграло свою роль. Сказывались исстари присущие казакам черты послушания вожакам, атаманам, старшим, пока они, конечно, не потеряют их доверие дурными поступками, плохими делами, прежде всего — изменой «товариству». А именно такое «товариство» сложилось вокруг Булавина в ту весеннюю пору. Народу в нем скопилось много, и всякого, разношерстного. Не все одинаково мыслили, их разделяло и неодинаковое положение (одни — значные, другие — голутвенные; одни исстари жили ка Дону, другие — недавние пришельцы и т. д..), и отношение к Москве и боярам, и планы на будущее. Но волна успеха, поднимаясь все выше, вынесла их от Пристанского городка, откуда они начали свой путь, к столице Войска Донского. Они захватили ее, свергли власть Максимова и его приспешников, помощников Долгорукого; выберут новых атаманов и есаулов, отстоят свое «старое поле», донские вольности, не дадут в обиду беглых, которые и сейчас толпами идут сюда, под знамена Булавина. В конце концов, одни — волею, другие — неволею, пришли к согласию. Их «единачество», хотя, как показали последующие события, и непрочное, временное, позволило принять ряд важных решений.