Боярин князь Петр Иванович Хованский, подавлявший восстание башкир и татар, послал в конце июня по указу Петра на помощь Долгорукому полк Иуды Болтина. Он сожалеет, что сам не может пойти против донских «воров»:
— А намерение мое было, — пишет боярин царю, — чтоб с вором Булавиным видетца под Черкаским, да теперя неколи, потому что итти стало не с кем. А, окроме того драгунского полку, солдаты у меня в полку ненадежны. А буде поволишь тот полк поворотить или иные драгунские полки прислать, и я который час на Царицын приду, того часа под Черкаской пойду; только изволь в Азов к господину губернатору послать указ, чтоб прислал ко мне мождеры (мортиры. — В. Б.) и бонбы. А о том твое величество и сам известен, сколь далеко от Царицына Паншин (казачий городок на Дону, у переволоки на Волгу. — В. Б.). А лутче с ним, вором, отведатца под Черкаским, не упустя вдаль; только без драгунских полков итьти на нево мне невозможно.
Сам Хованский вскоре, в самом конце июня, «для отпору против воровских казаков булавинцов от Камы реки, с полками поворотясь, пошел и товарыщей своих, генерала-маеора Гульца да стольника Афанасья Дмитриева-Мамонова, с пехотными полками ис Казани отпустит в судах на низ Волгою рекою. А сам с конницею, пере-брався на нагорную сторону (правобережье Волги. — В. Б.), пойдет к Саратову или где будут воровские казаки являться и над ними поиск и промысел чинить станет».
В другом письме царю Хованский сетует:
— Да ты ж указал у меня взять драгунский полк и послать к господину Долгорукому. И я о том зело плачю: на что у меня надежда была, и та вся отнята. А что в письме твоем написано, что вор Булавин отправил на Волгу некоторую часть (своих повстанческих войск. — В. Б.), и я известую милости твоей: которая часть отправлена от вора Булавина на Волгу, и та теперя добывает зело крепко Царицын и с пушками.
Далее воевода пишет, что он сам и его «товарищи» с полками идут днем и ночью, сухим и водяным путем «на отпор не только против тех людей (которые осаждают Царицын. — В. Б.), и до самого вора Булавина, где сыщем. Только тебя прошу, дабы драгунской полк, который от меня взят, возвращен был ко мне, да еще в прибавку другой драгунской или иной какой полк, чтоб были не низовых (из Нижнего Поволжья. — В. Б.) городов».
Хованский довольно смело пишет к царю, хотя его отец четверть столетия тому назад сыграл немалую роль в событиях, связанных с восстанием в Москве, когда мальчик Петр, тогда десяти лет, натерпелся немало страху. Потрясение, которое он испытал и в дни Хованщины, и позднее, во времена «заговора Шакловитого» и стрелецкого восстания конца столетия, он помнил всю свою жизнь. С тех именно пор его временами, в минуты гнева, мучили конвульсии, у него дергалась голова. И своих врагов, в первую голову сестру-соперницу Софью, ее родственников но матери Милославских, их сторонников, а заодно и стрельцов-бунтарей он ненавидел люто и беспощадно, Правда, Хованский-отец, князь Иван Андреевич, которого прозвали Тараруем (пустомеля, пустобрех, хвастун), в их число не вошел. Его самого и сына Андрея, казненных по приговору Софьи, Петр, когда стал реальным правителем (после свержения сестры), не поминал недобрым словом. А одного из сыновей Тараруя, Петра Ивановича, не раз использовал на важных службах, неплохо к нему, члену боярской думы и исправному воеводе, относился. Этим и объясняется подобный тон писем-доношений князя Петра к царю-батюшке. Петр Хованский в чем-то унаследовал отцовские качества. Его хвастливость, к примеру: