В последние два года третьей крестьянской войны, когда движение донских казаков сошло почти на нет, продолжают вести борьбу крестьяне южнорусских, поволжских и центральных уездов. В одних случаях они генетически связаны с событиями на Дону и в Придонье при Булавине и его преемниках, в других эту связь уловить трудно или совсем невозможно. Главное заключается в том, что все эти крестьянские выступления, а они охватили до 60 уездов Европейской России, объединяет одно — недовольство существующим положением вещей, гнетом и произволом господ, властей.
Из Тамбовского, Воронежского, Харьковского уездов они распространились на Орловский и Курский; с Нижней и Средней Волги на Верхнее Поволжье и соседние районы — уезды Саратовский, Нижегородский, Костромской, Ярославский, Тверской, Владимирский, Московский, Калужский. Повстанцы везде громили помещичьи усадьбы, дворцовые, монастырские, архиерейские вотчины. Против них посылали воинские команды. А они вступали с ними в сражения, нападали на торговые суда и караваны, брали провиант, пушки с припасами к ним.
К крестьянам Казанского и Симбирского уездов приезжали с Дона булавинцы с «письмами» — призывами к восстанию. Одного из них задержали и допрашивали в Преображенском приказе «о посылке от шведов, и о соединении, и о низовых, которые явились около Казани, Пензы в таком же воровстве». Относительно пересылки со шведами кнутобойцы из Преображенского приказа перехватили через край. Но их подозрения о возможности «соединения» повстанцев «с низу», то есть с Нижней Волги, а тем самым — и с Дона, и бедного люда Среднего Поволжья, из-под Казани и Пензы, например, могли иметь основания.
По Средней и Нижней Волге оставшиеся в живых булавинцы громят рыбные ватаги, торговые суда. Однако все эти разрозненные действия самих булавинцев, тех, кто к ним приходил после поражений Некрасова и Голого, и тех, кто не был с ними связан, постепенно сходили на нет — каратели один за другим разбивали повстанческие отряды, и классовая борьба на Дону и в придонских районах, продолжавшаяся, с большей или меньшей силой, четыре года, была подавлена. Но ее традиции продолжали жить, волновать и вдохновлять на борьбу за свободу, против гнета и социальной несправедливости новые поколения повстанцев.
Игнат Некрасов, ушедший на Кубань с несколькими тысячами булавинцев в сентябре 1708 года, продолжал борьбу вплоть до своей смерти в конце 1737 года, в течение трех десятилетий. Появление отрядов казаков-некрасовцев, некрасовских лазутчиков, их призывы будоражили население Дона; многие донцы уходили к Некрасову на Кубань, пополняя ряды тех, кто не желал мириться с наступлением крепостничества, самодержавия на Дон, признавать власть бояр и князей, дворян и чиновников. Помимо казаков, на Кубань, в Туретчину ушло немало русских крепостных крестьян.