рядом с рождественской елкой.
Но Ким на самом деле еврейка. Иногда я обедала по пятницам с ее семьей, когда они зажигали свечи, ели плетеный хлеб и пили вино (это был единственный раз, когда я видела, чтобы невротическая миссис Шейн позволяла Ким пить). От Ким все ждали, что она будет встречаться только с еврейским парнем, что означало, что она вообще не ходила на свидания. Она шутила, что это единственная настоящая причина, по которой ее семья сюда переехала, а не то, что ее отец устроился работать на завод по производству компьютерных микросхем. Когда ей было тринадцать лет, и она стала прислуживать в храме в Портленде на религиозных церемониях при зажжении свечей, меня тоже пригласили зажечь свечку. Каждое лето она уезжает в иудейский лагерь в Нью-Джерси. Это лагерь назывался Лагерем Изучающих Тору (2), но Ким его всегда называла Шлюхами Торы, поскольку именно ради секса подростки туда и приезжали.
- Ну, прям как в музыкальном лагере, - шутила она, хотя летняя музыкальная программа в моем лагере не имела ничего общего с фильмом «Американский пирог 4».
А сейчас я вижу, что Ким злится. Она быстро идет по коридору, сохраняя между собой и матерью дистанцию в десять футов. Внезапно ее плечи поднимаются вверх, как у кошки, которая увидела собаку. Она резко поворачивается лицом к матери.
- Прекрати! – требует Ким. – Если я не плачу, то это ни хрена не значит, что тебе это позволено, - Ким никогда не ругается. И это меня поражает.
- Но, - возражает миссис Шейн, - как ты можешь быть такой… - всхлип, - такой спокойной, когда….
- Хватит! – перебивает ее Ким. – Миа все еще жива. Так что я не теряю самообладание. А раз я его не теряю, то тебе и подавно не позволено!
Ким поворачивается и идет обратно в приемную, а ее мама семенит за ней. Как только они возвращаются в приемный покой и видят всю мою семью в сборе, миссис Шейн начинает шмыгать носом.
Ким больше не ругается. Но ее уши заливает краска, а это, насколько я знаю, означает, что она все еще в бешенстве.
- Мама, я оставлю тебя здесь. Я собираюсь пойти прогуляться. Вернусь попозже.
Я следую за ней в коридор. Она прогуливается по вестибюлю, кружит в магазине подарков и заходит в кафетерий. Она смотрит на больничные указатели, и я понимаю, куда она собирается отправиться еще до того, как она это делает.
На первом этаже есть маленькая часовня. Там тихо, как в библиотеке, прекрасные кресла, вроде тех, которые можно увидеть в кинотеатре, и играет музыка в стиле «Нью-Эйдж».
Ким опускается в одно из кресел. Она снимает свое пальто, то самое черное бархатное пальто, которое захотелось и мне с того самого момента, как она купила его в магазине в Нью-Джерси, когда гостила у дедушки и бабушки.