Линда задохнулась, будто получила пощечину.
— Как ты смеешь говорить так? Это ложь, или Шейн сказал бы мне об этом. Он рассказывал мне абсолютно все.
— Это не ложь. — «По крайней мере, не полностью», — мысленно уточнила Сьюзен и внутренне собралась, чтобы быть готовой к реакции Линды на свое следующее заявление: — Шейн попросил меня выйти за него потому, что Джон угрожал вычеркнуть его из своего завещания, если он не остепенится.
— Это не так! — крикнула Линда, хотя на этот раз менее пылко.
― Я знаю, что ты любила его, но ты ведь не была совсем слепа к его порокам. Он пил слишком много, устраивал слишком много разгульных вечеринок.
Линда не оспаривала непреложные факты.
— И ты решила согласиться? — Тон ее был недоверчивым. — Он просто сказал: «Давай поженимся», и ты согласилась?
— Я была в отчаянном положении. Мне нужен был дом для меня и Бутча, — удалось выдавить Сьюзен, не подавившись этой от начала до конца ложной частью своего объяснения. — Мы с Шейном пришли к соглашению. Я занималась готовкой, домом, он обеспечивал крышу нам над головой.
— И это все? — воскликнула Линда. — Ты просто продалась, чтобы иметь крышу над головой? Как ты могла спать с мужчиной, которого не любила? Что, влечение было чисто физиологическим или хотелось стать одной из Хэнчартов?
Сьюзен дернулась, но не могла опровергнуть обвинения, не открыв правды. Ее личная жизнь никоим образом не касалась Линды, хотя Люку она должна будет объяснить все.
— Шейн и я, мы никогда не были влюблены и никогда не были любовниками.
Линда в изумлении раскрыла глаза:
— Ты что, рассчитываешь, что я этому поверю? Я знала моего брата лучше, чем любой другой человек во всем мире. Я видела, как он с тобой обращался, — как преданный, влюбленный муж!
— Ты видела то, что Шейн хотел, чтобы ты видела, — возразила Сьюзен. — Ты любила его, все хотели, чтобы он был счастлив в браке, вот он и делал вид.
— И я должна поверить, что он жил как монах или что он нашел кого-то, чтобы удовлетворять его желания и был неверным супругом? Да, у тебя огромная выдержка: заявлять мне такие вещи, особенно теперь, когда он не может защитить себя.
Сьюзен сказала более жестким тоном:
— Ты можешь принимать то, что я тебе сказала или нет, но ради благополучия семьи ты могла бы и поразмыслить об этом.
— Я полагаю, ты думала, что одна эта короткая беседа сможет все резко изменить к лучшему, — высокомерно ответила Линда.
Сьюзен, наконец, не выдержала: высокомерие Линды добило ее.
— Единственный, о ком я беспокоюсь, — это Люк. Если ты сделаешь хоть что-нибудь, чтобы унизить его или причинить ему боль, я никогда не прощу тебе и ты об этом пожалеешь.