— Ваша милость, если вам доподлинно известно, что скоро вас предаст тот, кого вы любите и кому доверяете, если это предательство кажется неизбежным — сам Бог открыл вам эту истину, и ничего уже нельзя изменить, — неужели вы не почувствуете себя одиноко?
— Наша задача проста.
Леонардо подвел Беатриче к южной стене трапезной, на которой должен был изобразить семейство Сфорца, вписав их профили во фреску Монторфано. В комнате не было очага, а тепло от горящих печек рассеивалось под высокими сводами трапезной.
— Слева я поместил фигуры вашего мужа и старшего сына в профиль. Смотрите, они стоят на коленях, словно принимая благословение от Папы и святого Франциска. Справа я напишу ваш портрет, тоже в профиль, рядом с младшим сыном. Вы будете находиться под защитой доминиканских монахов, которых бесподобный Монторфано поместил на своей фреске, нисколько не смущаясь тем, что Распятие происходило за тысячу лет до основания ордена, — объяснял Леонардо дрожащей от холода Беатриче.
Неужели он смеется над работой коллеги? Леонардо нажил себе кучу неприятностей, отказываясь прославлять своими картинами владельцев тугих кошельков. Фреска Монторфано содержала в себе все традиционные приемы современной живописи, которые отрицал magistro. Здесь был и пышный итальянский пейзаж на заднем фоне, и ангелы с разноцветными крыльями; демоны на плечах грешников и ангелы, которые что-то шептали в уши праведников; Папа со свитой священников; всадники-крестоносцы. Фреска Монторфано рождала в душе зрителя печаль, а произведение Леонардо делало его свидетелем грандиозной драмы.
— Мне нужно только набросать ваш профиль, — сказал Леонардо.
Подмастерья принесли ему листы бумаги разных цветов и размеров. Он молча отверг большинство, пока не остановился на том, который показался ему подходящим.
— А еще я должен нарисовать ваши руки, сложенные для молитвы.
Подмастерья снова взялись смешивать краски — вероятно, для того, чтобы Леонардо мог продолжить работу над фреской. «Не забыть бы упомянуть об этом Лодовико», — подумала Беатриче. На некоторых мольбертах стояли копии «Тайной вечери», другие были закрыты белым муслином. Один мольберт показался Беатриче особенно загадочным. Сидя в кресле, предложенном magistro, она не могла отвести глаз от белой ткани. Конусообразная верхушка маячила, словно призрак, так и побуждая сдернуть покрывало. Изабелла ни за что не упустила бы подобного удовольствия. Если бы сестра была здесь, она непременно попросила бы Леонардо снять покрывало, но Беатриче стеснялась — раз художник решил до поры скрыть свою работу, значит, у него есть на то причины.