— Надо будет купить электрический. — Эмили кивнула на старый чайник — артефакт этой замечательной во всех отношениях квартиры, — который начал потихонечку сопеть на плите.
— Зачем?
— Удобно.
— Тебе нравится кофе со вкусом пластмассы?
— Я вообще не люблю кофе, тем более растворимый.
— Да ну? — Бровь Тома недоверчиво взлетела вверх. — А я не один раз видел, как ты его пьешь.
— Ну… пью. И что с того? В этой жизни мы часто делаем вещи, которые не очень-то любим.
Эмили осеклась. Кажется, она вновь возвращается к той теме, которую, по правде говоря, не хотела обсуждать с Томом.
Но если отстраненно… К чему им какие-то табу? Табу — это некая узда на отношениях, то, что показывает границы дозволенного, не позволяет их преступить. Нет, она, конечно, не стала бы дефилировать по квартире в одном нижнем белье, это было бы не «беззапретностью», а глупостью и сумасбродством, но все же…
Кажется, она никогда прежде ни с кем не разговаривала об этом, ни с одной живой душой. Даже со Скоттом. Даже с мамой.
И это полудобровольное молчание чертовски, чертовски ей надоело!
— А ты никогда не задавалась вопросом, почему что-то ты любишь, а что-то — нет? — осторожно поинтересовался Том.
Видно было, что он, во-первых, правильно понял, откуда и куда дует ветер, и подхватил ее полуосознанную инициативу, а во-вторых, что он боится спровоцировать новый приступ рыданий.
— Пробовала. — Эмили пожала плечами. — И пришла к выводу, что этот вопрос не имеет ответа и смысла. «Нравится — не нравится» — это данность. Я не могу объяснить, почему вкус кофе или, скажем, горчицы кажется мне резким и неприятным, а вкус молока или меда нравится…
— Значит, «вкус»… мм… любви, во всех ее проявлениях, тебе неприятен?
— Почему сразу — во всех? Мне нравится ужинать при свечах или обниматься… Но мне не нравится «вкус», как ты выразился, секса. Надо же, никогда не думала, что буду обсуждать это с мужчиной! — Эмили усмехнулась и покачала головой. Да уж, удивительные вещи творятся!
— Значит, со своими мужчинами ты это не обсуждала?
— Нет, конечно.
— Просто молча делала то, чего они от тебя хотели?
— Примерно так.
— И наверняка считала, что они поэтому тебе обязаны по гроб жизни?
Эмили вскочила, будто в нее швырнули пригоршню горящих углей, и это движение никак не было связано со свистком старого чайника.
— Ты… ты…
Том протянул руку и выключил истошно орущий чайник.
— Я? — Он смотрел на нее без улыбки.
— Ты абсолютно прав, — произнесла она чужим, бесцветным голосом.
Какие же большие у нее глаза! И… красивые.
— Я запуталась. Я совсем запуталась, Том. — Она села, осторожно, будто тело не до конца слушалось ее.