— С тобой творится что-то странное, — задумчиво сказала Эмили. Она пристально вглядывалась в его лицо, будто стараясь прочесть на нем что-то. Что? Жалость? Неодобрение? Сочувствие? — Наверное, не стоило тебе всего этого говорить…
— Ну что ты, Эмили! Почему не стоило? Знаешь, извини, если мои слова покажутся тебе грубыми или жестокими, но это лучше многого, что могло с тобой случиться.
Она застыла.
— Я имею в виду, что если дело в одном конкретном парне, с которым тебе не повезло, то все наладится, когда появится другой… Который оценит тебя, будет беречь, холить и лелеять. И поможет… кхм… решить твою проблему.
Эмили смотрела на него недоверчиво, с прохладцей. И чем больше времени проходило, тем больше эта прохладца становилась похожа на лед.
— Мне не нужно никакой помощи.
Том всегда задавался вопросом: а где проходит грань между гордостью и гордыней? В очередной раз не смог ответить…
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— А я уверен в обратном.
Ее лицо сделалось похожим на стальную маску. И взгляд в прорезях этой маски не сулил ему ничего хорошего.
Том чувствовал, что кровь его стала горячее, бросилась в лицо жарким потоком. Он не мог бы сказать, что именно вызвало в нем приступ такого гнева — да и не хотел разбираться, по правде говоря.
— Знаешь, а я думал, что последняя из американок, которые не любили секса, скончалась еще в начале двадцатого века. И после сексуальной революции никто не поминал ее добрым словом. И вот я встречаю молодую, здоровую, очень красивую женщину, грациозную и нежную, которая заявляет мне, что любви не существует, а секс ей лично не нужен и подавно… — Том задохнулся. Эта тирада отняла у него больше сил и дыхания, чем он мог предположить.
Эмили смотрела на него широко раскрытыми глазами. В них плескался испуг, смешанный с яростью.
— Ты хочешь знать, наверное, по какому праву я тебе это говорю? — Том правильно разгадал смысл ее взгляда.
— Именно, — прошептала Эмили.
— По простому праву мужчины, видящего перед собой женщину, с которой хотел бы продолжить род, — и не понимающего, почему ему этого нельзя, что такого важного есть в ее жизни, что мешает ей…
Последние слова потонули в звоне — или все-таки грохоте? — разлетевшихся по полу осколков: это чашка с чаем выскользнула из руки Эмили.
Том осознал, что с языка его сорвалась самая большая глупость, которую только можно себе представить. И как она попала туда, на язык, минуя его голову?!
Эмили бросилась за шваброй. Именно бросилась, как будто спасалась от страшной опасности.
— Эмили, ты неправильно меня поняла, то есть я… не то хотел сказать!