— Том! То-о-ом! Вставай! — закричала Кэтрин, когда завтрак был готов.
И сама себе удивилась: она никогда так прежде не делала. А ей всегда хотелось. В этом есть что-то от простой, не обремененной многочисленными правилами жизни, по которой Кэтрин долго, с отрочества, тосковала. И кто сказал, что нужно говорить всегда тихо? Глупости! Она у себя дома на кухне, а не на официальном банкете после медицинского симпозиума, и незачем ей строить из себя чопорную леди. Можно наконец-то стать попроще. Можно уже! Можно делать очень многое из того, что так долго оставалось для нее «за закрытой дверью». Ключик-то от этой запертой двери теперь у нее в руках!
И здорово, что у нее теперь домик в один этаж. В трехэтажном домище, в котором они жили с Дэвидом, кричи не кричи, а все равно никого не дозовешься.
Позади нее по полу прошлепали чьи-то легкие босые ноги. Том обнял ее:
— Привет, мам!
— Привет, соня! — Кэтрин обернулась и чмокнула его в макушку. — А ну марш в ванную! Живо, живо!
— Ну, мама! Сейчас же каникулы, что ты меня гоняешь?
— Выспишься после моего ухода, если захочешь. В чем я, правда, сильно сомневаюсь. Ну же, давай беги!
Том что-то проворчал и вышел из кухни нарочито медленным шагом.
— Это будет необыкновенный день, — задумчиво проговорила Кэтрин себе под нос.
И она даже не подозревала, насколько ее интуиция права.
Они с Томом позавтракали под невнятное, но бодрое бормотание телевизора. Утренние программы — они всегда такие, вроде бы ни о чем, но заряжают хорошим настроением. Когда начался блок новостей, Кэтрин щелкнула пультом. Дэвид всегда смотрел по утрам новости, а она их ненавидела: ей хотелось в начале дня подумать о своих делах, о Томе, о пациентах и больнице… В общем, о том, что непосредственно касается ее. Ведь от того, что она отвлечется на события мирового масштаба, ее собственные проблемы не станут решаться быстрее и эффективнее!
А теперь это ее дом. Она тут полноправная хозяйка. И все будет происходить по тем правилам, которые установит она.
Кэтрин ощутила ликование. Вот оно! Кажется, она наконец-то начинает осознавать свою свободу и осваивается с ней! И это чудесно, потому что она дорого заплатила за эту возможность. Все оплачено, оплачено сполна: слезами, болью, страхом, невероятным напряжением, от которого, кажется, вот-вот лопнут и мышцы, и нервы, и само сердце надорвется.
Ей хотелось верить, и более того, она по-настоящему верила, что самое трудное в ее жизни осталось позади. Да, наверняка будут еще неприятные моменты, но это уже мелочи по сравнению с тем, что пережито.