Разве наши предки чувствовали по-другому? Разве мы не способны понять Шекспира и Лопе де Вегу, Гонгору[1], Гарсиласо[2] или рыцарские романы? С годами меняется только антураж, а любят, ревнуют и страдают всегда одинаково.
— Представь, что играешь роль в исторической пьесе. Возьмем, к примеру, писателей: по сути, их труд состоит в том, чтобы день ото дня влезать в шкуру героев прошлого. Литература, живопись, даже музыка — все это лишь попытки возвратить хотя бы на время давно ушедшие эпохи. Знаешь, иногда случаются удивительные совпадения, необъяснимые вещи. Возможно, все настоящие творцы — медиумы. Многие писатели признавались, что создают свои книги под диктовку неких таинственных сил, которые овладевают их сознанием. Искусство потому и существует, что мы вечно играем одни и те же роли в одних и тех же драмах. И ты, современная девушка, которую никто не выдаст замуж против воли, влюбившись, почувствуешь то же, что и Хуана, и скажешь об этом примерно теми же словами. Так или иначе, у тебя гораздо больше шансов понять ее, чем у меня.
— Звучит вполне убедительно, — улыбнулась я, — но ты словно уговариваешь меня подняться на борт машины времени. А сам всего-навсего хочешь поведать мне историю чужой любви. Впрочем, если ты хороший рассказчик, у нас должно получиться. Воображение у меня живое, даже слишком. По крайней мере, можно попробовать.
— Дело не только во мне, но и в тебе. Ты и сама могла бы немало рассказать мне о Хуане. В таких делах, как ревность, ты уж точно разбираешься лучше меня.
Мануэль неплохо изучил меня за несколько месяцев. Мы познакомились весной, когда бабушка с дедушкой в последний раз навещали меня в Мадриде. В тот день на мне был английский костюм и шейный платок от «Гермес», бабушкин подарок. Я нетерпеливо мерила шагами вестибюль отеля «Палас» в ожидании стариков и вдруг увидела его. Мануэль показался мне пришельцем из давно минувшей эпохи. Седой как лунь, синеглазый, с прозрачной кожей, густыми бровями и неожиданно яркими, чувственными губами. Он сидел нога на ногу в глубоком, обтянутом штофом кресле в стиле ар-нуво и с угрюмым видом курил. Тогда меня привлек не только колоритный вид незнакомца, но и то, как самозабвенно он вдыхал сигаретный дым. Позже Мануэль признался, что сразу обратил на меня внимание: в Мадриде нечасто встретишь девушку смуглую, как уроженка тропиков, и высокую, словно скандинавка. Мне уже приходилось слышать такое. Сама я ужасно стеснялась своих метра семидесяти пяти и чувствовала себя вовсе не привлекательной девушкой, а нескладным жирафенком. Кроме всего прочего, у меня были огромные глаза, влажные и печальные, совсем как у этих животных.