Из кухни мы прошли в богато обставленную гостиную с хрустальными люстрами, кожаными креслами в кастильском стиле, бронзовыми жаровнями, изящными столиками. В дом не проникал тлетворный дух современности. В нем царили полумгла, прохлада и прошлое. В соседней комнате, где тетушка любила проводить время за чтением или вязанием, я увидела портрет сурового худого мужчины в старинном камзоле.
— Это один из твоих предков? — спросила я Мануэля.
— Дон Бернардо де Сандоваль-и-Рохас, испанский гранд и первый маркиз Денья собственной персоной. Как тебе известно, Хуану держали в заточении двое маркизов. Это старший.
Дон Бернардо источал непоколебимую уверенность, словно заполучил долговые расписки Бога и дьявола. Одетый в черное, как большинство своих современников, белизной кожи он походил на Мануэля. Губы у маркиза были очень тонкие, плотно сжатые, а взгляд источал высокомерие и презрение к миру плоти. Должно быть, в эпоху религиозного фанатизма он чувствовал себя как рыба в воде. Такой человек безо всякой жалости играл страстями и слабостями других. У маркиза были седые волосы и короткая, аккуратно подстриженная бородка.
— Вы, американцы, не слишком-то интересуетесь историей. — Таковы были первые слова тетушки Агеды, бесшумно вошедшей в комнату, пока я разглядывала портрет.
— И в том есть немалая заслуга испанцев, — ответила я.
Мануэль одобрительно кивнул, не двигаясь с места. Казалось, он хочет защитить меня, обвести магическим кругом, в который его тетка не сможет проникнуть.
— У всех хватает заслуг друг перед другом, но я вообще-то имела в виду семейную историю. Вы все же не помешаны на генеалогии так, как мы. — Расцеловав племянника в обе щеки, сеньора протянула мне руку.
— Лусия — выговорила я, ощутив в своей ладони холод ее перстней.
— Сколько тебе лет, девочка? Ты такая юная. Мануэль сказал, ты из Никарагуа, — произнесла Агеда, пытливо глядя на нас обоих.
— Шестнадцать.
— Надо же! — воскликнула тетушка. — Ты пообедаешь с нами?
Мы отправились на кухню. Агеда сразу принялась накрывать на стол. В окно была видна каменистая дорожка, ведущая через сад, мимо каштана, к заросшему травой и мхом колодцу. Обвивший потрескавшиеся стенки вьюнок придавал колодцу кладбищенский вид.
— Ты туда даже не смотри, — покачала головой Агеда. — Сад в ужасном состоянии. У меня до него просто руки не доходят.
— Мир за стенами этого дома не представляет для моей тети никакого интереса, — язвительно прокомментировал Мануэль.
— На себя посмотри, мальчишка. Я по крайней мере живу в двадцатом веке, — парировала сеньора.