Он молча покачал головой, а потом спокойно произнес:
— Не верю. Потому что я слишком хорошо знаю Августу. Она бы никогда не стала защищать чужую ей женщину, даже врага, и уж тем более взывать к гуманности. Она и слова-то такого не знает. Она бы первой предложила убить колдунью и станцевала бы джигу на ее могиле. А еще она никогда не называет меня на «Вы», а это платье, которое ты надела, она уже давно перестала носить, как вышедшее из моды. Ну что, я убедил тебя… Корделия?
Она резко отодвинула от себя тортик и вскочила с места.
— Нет, нет, нет! Это неправда! Разве ты не видишь: Августа — это я! Кто еще, если не я!
Женщина бросилась к выходу, но Фрэнк намного быстрее оказался у двери, и Корделия (давайте все же называть все своими именами!) врезалась прямо в него. Посетители Le Matin с удивлением и некоторым даже удовольствием наблюдали за развернувшейся на их глазах картиной: не так уж и часто выпадает посетить подобный бесплатный спектакль.
Фрэнк взял Корделию под руку и вывел из кафе. Она не сопротивлялась и не пыталась убежать.
— Итак, позволь угадать: ты каким-то образом захватила тело нашей дорогой графини, вселилась в него и посчитала, что этого никто не заметит? — спросил он, когда они отошли уже на приличное расстояние от кафе.
Корделия кивнула, а затем, не выдержав, расплакалась.
— Я не хотела этого, правда не хотела… Так получилось! — проговорила она сквозь слезы.
— Пожалуйста, не плачь, — Фрэнк приобнял ее за плечи и развернул лицом к себе. — Только я никогда не поверю, что ты этого не хотела. И тем более, что так получилось. А ведь Августа доверяла тебе!
— Фрэнк, ты просто не понимаешь! Твоя Августа — всего лишь меркантильная эгоистка, которая думает только о себе. Она ни во что меня не ставила и не считалась со мной. Она хотела меня убить, совсем убить!
— Ты уже умерла. А она — нет. Что ты сделала с ней, говори! — не сдержавшись, Фрэнк схватил ее за руку, и женщина вскрикнула. — Извини. А теперь объясни, что произошло. Я не хотел вести этот разговор при Виктории, мало ли как она отреагирует. Да и Мэйси нечего пугать.
— Ты сразу понял, да? Это так ужасно! Я так бездарна, я ничего нормально сделать не могу, даже Августу изобразить. А она всего лишь самая обычная приземленная женщина, думающая только о платьях и косметике, не способная понимать и сопереживать. Разве я хуже ее?
— Корделия, я готов поверить в твои выдающиеся личностные качества, но есть одна вещь, которую ты не сможешь исправить, как бы ты не пыталась.
— Что? Это манера речи, да? Как не стараюсь, все никак не могу избавиться от этого северного акцента.