Ты не можешь позволить себе ни малейшей ошибки.
Ты отчаянно стараешься убедить себя, что то, чему суждено произойти нынче ночью, не имеет значения для великой задачи, что твоя настоящая работа все равно продолжится. Но безуспешно. Правда в том, что теперь ставки куда выше. И хотя тебе противно это признавать, все неудачи не прошли бесследно. И тебе нужно, просто необходимо подтверждение, что ты не зря потратил все эти годы.
Всю свою жизнь.
Ты заканчиваешь полировать линзу и наливаешь себе стакан молока. Тебе нужно что-то, чтобы погасить изжогу, но ты слишком напряжен, чтобы желудок принял пищу. Молоко простояло открытым уже пару дней, и пенка сверху показывает, что оно скорее всего скисло. Но есть преимущество в том, что ты не чувствуешь ни запахов, ни вкуса. Ты выпиваешь молоко залпом, глядя в окно на силуэты деревьев на фоне неба. Когда ты ставишь пустой стакан на кухонный стол, молочная пленка на внутренней поверхности придает стакану призрачное свечение в наступающей темноте.
Тебе нравится эта мысль: призрачный стакан.
Но удовольствие быстро проходит. Ожидание — это то, что ты больше всего не любишь. Впрочем, осталось уже недолго. Ты смотришь в угол комнаты, где висит на двери форма, едва видимая во тьме. При ближайшем рассмотрении она никого не обманет, но люди редко присматриваются. В первые несколько секунд они видят просто униформу, и все.
А тебе больше и не надо.
Ты наливаешь себе еще стакан молока, затем наблюдаешь сквозь грязное оконное стекло, как последние лучи света исчезают с неба.
Дантист лежал в точности на том же месте, где и в прошлый раз. По-прежнему на спине, в полной неподвижности, свойственной только мертвецам. Но в других аспектах он изменился. Плоть усохла на солнце, кожа и волосы сползали с него, как лишняя одежда. Еще через несколько дней от мягких тканей останутся только упрямые связки, а немногим позже не останется ничего, кроме крепких костей.
Я проснулся с нудной головной болью, сожалея о последнем бокале вина, выпитом прошлым вечером. А воспоминания о случившемся ранее не способствовали улучшению настроения. Стоя под душем, я размышлял, чем бы мне заняться в ожидании звонка от Тома. Но выбор был в общем-то небогат.
Изображать туриста мне надоело.
Когда я подъехал к станции, стоянка оказалась почти пустой. Тут еще было сумеречно, и, натягивая комбинезон, я подрагивал на утренней прохладце. Я достал мобильник, размышляя, брать его с собой или нет. Обычно я просто выключал его по ту сторону ворот. Мне казалось неуважительным нарушать царившую на станции тишину телефонными разговорами. Но сейчас я не хотел пропустить звонок Тома. Меня подмывало поставить сигнал на вибрацию, только вот я тогда все утро буду только тем и заниматься, что ждать, когда же он завибрирует. К тому же я отлично понимал, что Том все равно в такую рань звонить Гарднеру не станет.