В реальности византийская составляющая здесь была очень слабой. Иван Грозный, когда захотел короноваться царем, велел перевести на русский язык чин венчания на царство византийских императоров. То, как этот текст был переведен, довольно рельефно характеризует, что воспринималось и что не воспринималось из Византии. Византийский император являлся верховным чиновником. Он всякую секунду должен был ощущать свою тленность, свою преходящесть. Он на парадных выходах нес в руках мешочек с прахом. Рядом с ним шел человек, который говорил ему: «Помни о смерти!» Когда его короновали, ему должны были показать горшок с человеческими костями и предлагали выбрать мрамор для его будущего саркофага. Это для того, чтобы он не возносился. Когда это все предложили Грозному, он в ужасе это все отверг. Потому что Московский царь – совсем не то, что василевс. Понятно, что русский князь вырастает прямо из земли. Он хорош чадородием, у него отчина. Он правит по завету отеческому и дедовскому. В этом его основание. А византийский император всякую секунду должен осознавать, что его власть – это странная, окказиональная вещь, которая в принципе должна принадлежать Богу. Эта разница была сущностной. Ее нельзя было перепрыгнуть, потому что эти два государства складывались абсолютно по-разному. И Грозный прекрасно понимал это несходство. Он играл с некоторыми бирюльками византийского наследства. Он провозгласил шапку, в которой короновался, Шапкой Мономаха. Вообще-то это подарок Ивану Калите от хана Узбека. И шапка эта является шедевром ордынского ювелирного искусства. Она даже эстетически является ханской шапкой, совсем непохожей на византийский венец, вид которого мог быть московитам хорошо известен. При этих минимальных заимствованиях на бутафорском уровне, Иван Грозный в действительности совершенно не увлекался Византией, не любил ее. В разговорах с иностранцами всячески подчеркивал, что он немец, что он происходит от императора Августа, что его предки восходят к настоящему, западному Риму, а не к Константинополю. И никогда не упоминал о своей бабке – византийской принцессе.
Надо сказать, что восточные патриархи – Иерусалимские, Антиохийские, которые, будучи нищими, все время посылали за милостыней в Москву, всячески его подталкивали в сторону Константинополя. Но московские цари оставались к этому равнодушны. Это перетягивание каната между греческими клириками и московскими политиками очень хорошо видно на истории создания московского патриаршества, когда нужно было вырвать у греков согласие на учреждение этого патриаршества, с другой стороны, не давая им каких-то специальных обещаний. Впрочем, это слишком долгая история. Подводя итог московскому периоду, достаточно сказать, что, хотя слова «Третий Рим» и звучали иногда в XVI - XVII вв. в официальных документах, ни из чего не следует, что эта идеологема тогда воспринималась как форма претензий на правопреемство от погибшей Империи. Скажу сразу, что потом идея Третьего Рима стала вотчиной старообрядцев. Они взяли ее на вооружение. И она окончательно оторвалась от чего угодно, особенно от греческого.