– Какого черта…
Он услышал:
– Извини, приятель.
Я обернулся и уставился в лицо Кигана, который явно не чувствовал себя виноватым. По сути, его слова можно было перевести как: «А пошел ты на…» Он внимательно оглядел меня, что-то прикинул и сказал:
– Ты полицейский.
– Уже нет.
– Полицейский-ирландец. Это, как его, твою мать… «Гарда Чикини».
– Шокана.
– Ты о чем?
– Неправильно произнес, задом наперед.
На какой-то жуткий момент мне показалось, что он меня обнимет. Эта мысль светилась в его глазах, потом погасла, и он заметил:
– Люблю ирландцев, во всяком случае некоторых.
– Почему?
Он от души расхохотался. Посетители повернули головы, потом снова отвернулись. Все говорило о том, что он красномордое животное. Но за его смех можно было простить многое. Он смеялся утробно, и в его смехе чувствовалась боль. Он сказал:
– Я однажды ездил в отпуск в Голуэй, там были скачки, но мне так и не удалось увидеть хотя бы одну клятую лошадь.
– Я из Голуэя.
– Ты шутишь.
Никто никогда не врет по такому поводу. Либо ты оттуда, либо нет. Я мог покончить со всем одним махом, сказав: «Мы не любим англичан». Но, возможно, меня подкупил его смех, или на меня действовал ром, только я протянул руку и сказал:
– Джек Тейлор.
Он пожал мою руку:
– Киган.
– И все?
– Если не считать того, что я сержант сыскной полиции.
Он свистнул женщине, та послушно подошла. Никакое количество выпитого рома не заставило бы признать ее хорошенькой. Но от нее несло сексом, просто перло. Он положил руку ей на задницу и спросил:
– Как, ты сказала, тебя зовут, милочка?
– Рода.
– Рода, это Джек Тейлор, работает тут под прикрытием на ирландскую полицию.
Она широко улыбнулась. Ее ничем нельзя было удивить. Он снова шлепнул ее по заду и велел:
– Пойди попудри носик, дорогуша. Это мужской разговор.
Он проследил, как она отошла, и спросил:
– Ну как, Джек, желаешь на ней прокатиться?
* * *
Лондон предлагает вам почти все, о чем человек только может мечтать. Е.Б. Уайт так писал о Нью-Йорке: «Помимо прочего, он предлагает вам шанс на везение».
О Лондоне так сказать нельзя, но все равно это где-то близко. Он никогда не перестает удивлять.
Мне требовалось образование. Читал я очень много, но беспорядочно. Мне хотелось определиться. Я поступил на вечерние курсы Лондонского колледжа.[3]
Изучал литературу и философию. По крайней мере, у меня имелась борода. Я купил шарф в «Оксфаме» и стал смахивать на студента. Я не был там самым старым, но уж точно был самым потрепанным. В ноябре в Лондоне погода – мало не покажется. Просыпаешься в Лэдброук-гроув под завывание ветра и чувствуешь, что закоченел. Моя квартирка была такой убогой, дальше некуда. Кровать, кресло, электрический обогреватель и душ. Да, еще электроплитка. Обои висели клочьями, я не шучу. В довершение всего этого кошмара я читал Патрика Гамильтона «Площадь похмелья». Мрачная вещь. Он писал: «Те, кого оставил Господь, могут погреться у огня на Эрлзкорт». Мне тоже пора было туда подаваться.