Королевский ультиматум обсуждался на собрании высшего духовенства, а собранием руководили трое: упомянутый Роджер Йоркский, Хилари Чичестерский и Джильберт Фолиот Лондонский. При любом раскладе Роджер решил выступить против архиепископа, и ему удалось убедить епископов поступить так же под тем предлогом, что король слишком силен и бороться с ним не имеет смысла.
Томас призвал епископов в Кентербери.
— Глупцы! — встретил он святых отцов. — Непреложное правило церкви состоит в том, что за один проступок человек не может быть наказан дважды. В этом заключено свободоправие церкви.
— К чему ей свободоправие, если сама она должна исчезнуть?
— Да вы в своем уме! — кричал Томас. — Мало нам своих грехов? Долг епископа вести свое служение, когда церковь в беде, а в мире да покое — это не служение. Раньше люди ради церкви не щадили живота своего, и ныне правый служитель обязан жизнь положить за свободоправие святой церкви. Бог свидетель, я вижу большие беды, когда мы оставим порядки, завещанные нам отцами нашими! Мы не вправе предавать кого-либо смерти, как не вправе участвовать в суде, где решается вопрос жизни и смерти, а когда мы духовное лицо отдаем мирскому суду, его могут приговорить к смерти.
Роджер должен был признать силу убеждения архиепископа, другие святые отцы не пошли за Роджером, и мнение Томаса опять победило.
Генрих снова впал в дикую ярость.
— Я заставлю их подчиниться! — вопил он в бешенстве. — Я не позволю каким-то священникам всякий раз перечить мне только потому, что они в рясе. Всех до единого заставлю присягнуть на повиновение королевским указам во всех областях!
Король созвал всех епископов, включая их хозяина, как он называл теперь архиепископа Кентерберийского. Когда все собрались, король так раскричался, что перепугал всех до смерти, всех, кроме Томаса, которому эти выходки были знакомы.
«Ах, Генрих, Генрих, как далеки мы теперь, — горько думал Томас. — Я знал, что сан архиепископа будет означать конец нашей дружбы».
Печалился и Генрих: «Как же все переменилось, Томас! Когда ты был канцлером, мы хорошо дружили с тобой. Все, что ты делал раньше, мне было по душе. Ты любил меня; был мне хорошим слугой. А теперь ты идешь против меня. У тебя теперь другой хозяин, церковь. Я отниму тебя у нее, Томас. Я заставлю тебя вернуться ко мне!»
— Я буду разговаривать с каждым в отдельности, — объявил король.
Генрих радовался заранее. Его хитрость удалась. Один за другим епископы склонялись перед королем. Роджер это сделал с циничной готовностью, рассчитывая продвинуться выше, когда Томас будет лишен королевской милости, выслан или испьет иную чашу, уготованную для него королем. Место его освободится, и король посадит на него готового ему служить безоглядно.