— Они ужасно длинные! — воскликнула она. — И густые. Но не грязные, не как у того цыгана, торговца лошадьми, которому мы зашивали раны в прошлом году.
Ее тон напомнил Дэниелу о матронах, которые сплетничали, сидя за своим шитьем. «О Боже, — подумал он, мне нужен хирург, а не швея».
— Меня очаровала эта белая прядь в его волосах, — продолжила она, сопровождая свои слова лязганьем ножниц. — Я никогда не видела ничего подобного.
— У него прическа в стиле Бонапарта, — заметил отец Ансельм.
— Вы предполагаете, что он сторонник первого консула?
— Как знать? В это беспокойное время все может быть. Но по его одежде я бы не сказал.
Дэниел почувствовал, что ему бреют голову за правым ухом. Острая боль пронзила все тело от макушки до пяток. Он заставил себя лежать тихо.
Его мышцы напряглись, но одна рука и нога сопротивлялись усилиям. Гипс? Шины? Боже, неужели он так серьезно ранен? Как, черт возьми, он сможет выполнить свою задачу, находясь в таком состоянии?
В кожу головы вонзилась игла. Он услышал звук скольжения шелковой нити сквозь кожу. Все мысли сразу же исчезли от пронзившей все его тело адской боли. О Боже! О Боже! О Боже! Дэниел судорожно вздохнул.
Руки женщины замерли.
— Боже милосердный, — прошептала она, — он пришел в себя.
Она склонилась к Дэниелу. Боль в голове ослепила его, и он не смог рассмотреть ее лица.
— Вы слышите меня? Простите, что причинила вам боль. Моргните, если слышите меня, — она повторила эти слова по-итальянски, потом по-немецки, а потом снова по-французски.
Дэниел моргнул.
— Лежите тихо. Я закончила накладывать швы. Сейчас дам вам лекарство. Настойку опия. Это ослабит боль.
Совершенно беспомощный, Дэниел почувствовал горлышко пузырька у своих губ. На язык ему полилась тягучая, сладковатая жидкость. Несколько капель попали мимо рта. После того как он проглотил лекарство, во рту остался привкус алкоголя. «Яд, — внезапно испугавшись, подумал он. — Она знала!»
От лекарства он почувствовал вялость и немного успокоился. Нет. Эта незнакомая женщина не могла знать. От боли у него слишком разыгралось воображение.
— Теперь мне нужно забинтовать вашу голову, — сказала женщина.
— Ты не собираешься прижигать рану? — спросил отец Ансельм.
— Не думаю, что это следует делать. Кровотечение прекратилось. А от прижигания остаются шрамы. Да и боль от ожога адская.
— Утром он скажет тебе за это спасибо. Где-то поблизости колокол пробил девять раз.
— Вам сейчас лучше отправиться на молебен, а потом спать, отец, — ласково произнесла женщина. В ее голосе была искренняя любовь, и Дэниела это слегка удивило. Он редко слышал от женщин что-либо иное, кроме лжи.