Саймон оглянулся на отрывистый лай Богарта и увидел, как лабрадор ловко идет по доске не шире гимнастического бревна.
— Хвастается. — Саймон погладил макушку Джоза. — Ты тоже так можешь. Иди и сделай это. Ты же не неженка? — Он подвел щенка к бревну. — Не так уж и высоко. Ты можешь сам запрыгнуть. — Он похлопал по бревну. — Наверх!
Джоз подсобрался, но плюхнулся на задик и посмотрел сначала на бревно, потом на Саймона, мол, какого черта?
— Не позорь меня перед парнями. Я на тебя надеюсь. Наверх!
Джоз лишь чуть наклонил голову, правда, навострил уши, как только Саймон положил печенье на бревно.
— Хочешь печенье? Так достань его. Наверх!
Джоз прыгнул, ухватил печенье и свалился с другой стороны.
— Именно это он и хотел сделать. — Саймон строго посмотрел на троицу лабрадоров и наклонился к Джозу. — Ты так и задумывал. Держись этой версии. Давай попробуем еще раз.
Понадобилось еще несколько попыток и личная демонстрация — слава богу, никто этого не видел, — но Джозу наконец удалось вскочить на бревно.
— Молодец. Отлично. Теперь пройдись. Иди. — Саймон вытащил еще одно печенье и сунул под нос Джозу, все время отодвигая его. Таким образом щенок дошел до конца бревна. — Браво. Ты просто цирковая собака.
Удивляясь собственной радости, Саймон почесал Джозу и бока, и живот, и макушку.
— Я бы поставил тебе восемь с половиной. Давай повторим. На десять баллов.
Еще несколько минут Саймон совершенствовал прогулку по бревну, затем ввязался в борьбу, но оказался в меньшинстве, поскольку все четыре пса дружно набросились на него.
— Не только она умеет дрессировать. Мы тоже кое-что можем, не правда ли? Мы… О черт.
Саймон вскочил на ноги. Он играет с собаками! Он тренирует собак! Он таскает в кармане собачье печенье так же привычно, как мелочь и складной нож с пассатижами и кусачками! Он думает, в какой цвет покрасить наличники и веранды. Он собственными руками сделал разделители для кухонных ящиков.
— Это безумие!
Саймон решительно зашагал к дому. Границы? Она не знает, где его границы? Ну, сейчас она это узнает.
И сразу станет ясно, где черное, а где белое.
Топая по лестнице, он услышал ее тяжелое дыхание. Хорошо, может, тренировка так ее утомила, что ей не хватит сил спорить с ним.
Он вошел в комнату и остановился как вкопанный.
Он не заметил, что пол и окна вымыты, что его потная рубашка, которую он сбросил после того, как покачал железо, уже не валяется на полу.
Как он мог все это заметить? Он видел только ее.
Она выполняла ритуал каких-то боевых искусств и, казалось, могла надрать задницу любому. Страсть, усилившая интерес и восхищение, задавила его злость.