Джесс хорошо говорил по-французски, но некоторые выражения, подобные этому, ему не давались.
— Я… Как вы сказали?
— Вам больно?
— Да нет, ничего…
И он добавил нечто совершенно меня ошеломившее:
— Когда я играл в бейсбол, мне доставалось похуже!
— Я хотела кое-что спросить у вас, месье…
Ох, уж этот все понимающий взгляд!
— Вы думаете вернуться в Америку?
— Зачем?
— Учитывая, что мадам…
— Нет, Луиза, я остаюсь.
Голова моя наполнилась радостной музыкой. На его бледном лице появилась едва уловимая улыбка.
— Моя мать была здесь, месье.
— Да?
— Она приходила выразить соболезнование.
— Спасибо.
— Она также хочет, чтобы я вернулась домой.
Надо было сейчас же разрешить возникшую проблему. Мне не хотелось, чтобы надо мной висела угроза. Лучше сразу на что-то решиться, чтобы потом не ломать себе голову.
— Почему она хочет вашего возвращения?
— Она говорит, что девушка не должна оставаться с одиноким мужчиной.
— Почему?
Свойственное ему чистосердечие! Жалко, что мама не слышала его вопроса.
— Ну, как вам сказать…
Мне стало стыдно. Я подумала, что тело Тельмы еще не предано земле, даже не положено в гроб, а я пристаю с глупостями, при этом лицемерно кокетничая.
— Ах, вот в чем дело, — вздохнул Джесс. Он поглаживал небритый подбородок, начинавший обрастать рыжей щетиной.
— Вы собираетесь послушаться матери?
— Нет, месье, я останусь здесь так долго, как вам будет угодно.
— Тогда в чем же дело?
— Я несовершеннолетняя, и если мать станет настаивать…
Здоровой рукой он как бы дал шлепок невидимому животному.
— Она не станет настаивать. Вы хорошо знаете, как ее можно убедить.
Ничуть не смущаясь, он потер большим пальцем об указательный.
Деньги! С ума сойти, как американцы уверены в могуществе доллара.
— Спасибо, — сказала я, опустив голову. — Вы не хотите прилечь?
— Нет, я должен заняться некоторыми вещами…
— Разумеется. Могу я помочь вам?
— Можете. Нам обоим предстоит большая работа.
— Скажите… Скажите, мадам похоронят в Америке?
— Да.
— Вы не поедете на похороны?
— Нет. Капеллан штаб-квартиры НАТО отслужит здесь заупокойную мессу.
Он с трудом поднялся и подошел к проигрывателю. Все было готово, чтобы запустить его, стопка пластинок лежала рядом. Мне показалось, что он включит его, и я остолбенела. Но Джесс схватил пластинки и швырнул их в камин.
— Так же надо поступить и со всем остальным, Луиза.
— Я не понимаю.
— Надо собрать вещи моей жены и раздать их бедным.
— Всю одежду?
— Да, всю. И остальное тоже — мелочи, белье… Все!
Он облокотился о камин, уткнулся лбом в изгиб руки и стал что-то говорить по-английски. Должно быть, то были стихи, судя по ритмическому звучанию фраз. Я заплакала, охваченная внезапной, бьющей через край жалостью. Он страдал на свой и только ему свойственный манер, Джесс Руленд.