Он отрицательно помотал головой.
— Вы еще маленькая девочка, Луиза.
— Теперь уже нет! — завопила я. — Теперь уже нет, грязный американец!
— Не надо так говорить, вы напоминаете мне…
— Кого?
— Нет…
— Говорите…
— Вашу мать!
— О! Джесс…
Я отшатнулась, и на этот раз он обнял меня. Мне было позволено приникнуть к его груди. Пот с его лица капал мне на щеки, и я слышала биение его сердца.
— Вы не любите меня?
— Нет, Луиза.
— Вы предпочитаете вчерашнюю особу?
— Отнюдь!
— Тогда зачем вы привезли ее сюда?
— Чтобы забыться… Мужчины уж так устроены, Луиза. Много интрижек, а любовь всего одна.
— И кто ваша любовь, Тельма?
— Да.
Я никогда бы в это не поверила. Джесс, влюбленный в свою жену! А ведь так хладнокровно перенес ее гибель. Я не знала, что сказать. Я видела, что он искренен, жалеет меня и тяготится этой сценой.
— Что со мной будет? — пролепетала я.
Все было кончено. «Остров» уже погружался в сажу Леопольдвиля. Я чуяла запах завода Риделя, передо мной замаячил телевизор Артура и бисерный абажур в кухне, под которым мама, шевеля заячьей губой, пересчитывала кусочки сахара, чтобы узнать сколько их в килограмме.
В тот день, когда я появилась здесь, Джесс уверял меня, что мои семнадцать лет стоят сорок миллионов долларов; сейчас я была готова уступить их по дешевке, даже отдать задаром.
— Месье Руленд, что мне теперь делать?
— Вы еще так молоды!
Ну так и есть! Сколько раз я уже слышала этот припев!
Я молода, согласна. А что дальше? Не в этом ли настоящая драма? Обладать молодостью и не знать, что с ней делать? Молодостью, которой суждено хиреть под грязным небом заштатного городишки! Молодостью, которой однажды вечером воспользовался любимый мужчина… по слабости и от которой он отказывается на следующее утро.
Сожженный пеньюар, разбитый проигрыватель криком кричали о моей катастрофе.
— Что до моей молодости, месье Руленд, суньте и ее в топку, раз уж на то пошло!
— Пойдемте наверх! — сказал он.
Последний раз проворчав, огонь начал угасать. Я последовала за Джессом. Солнце между тем взошло, и дневной свет пробивался сквозь щели притворенных ставней. Гостиная, где накануне я испытала сумасшедшее счастье, утопала в фиолетовой тени.
Я смотрела на нее, не узнавая. Невозможно было представить, что я была любовницей Джесса и что все уже в прошлом. Я говорила себе, что если бы провела ночь в его объятиях, он не осмелился бы так вести себя утром. Все могло быть иначе. Только теперь уже слишком поздно.
Слишком поздно!
— Объясните мне, месье Руленд.
— Что?
— Я никак не могу понять вашу любовь к жене!
Он плеснул себе виски. Бутылка все еще стояла на потертом ковре.