Между тем оба уже умерли — король и его военачальник и охранник, отец жандарма, который тогда гордо направлял приплясывающие чёрные вагоны от главного вокзала Граца (государственный визит проходил по железной дороге из Вены через Земмеринг) по заранее определённому маршруту через мост Мурбрюкке, а после без околичностей спровадил их в цейхгауз, куда богатые люди столетиями отдавали на хранение свои железные доспехи. Как можно ненавидеть жизнь, как раз думает сын, объедок с отцовского стола, и подставляет лицо горному ветру. Высоко наверху можно разглядеть через окно его мансарды маленькую кормушку для лесной дичи, куда тычутся мягкие носы, обладатели и обладательницы которых позднее будут пристрелены, — многие из них, только не матки, которые в эту пору ещё защищены своим материнством. А другие одиноки. Даже звери порой ищут — хотя кто они такие! — близости другого, и сам жандарм не прочь пообщаться с народом в харчевне, попутно занимаясь мелким побочным бизнесом (с часами и золотом — лучше в районном городе! Где тебя не так знают). Поэтому многие считают его хорошим товарищем, у которого можно подешевле купить подержанные строительные инструменты, а заодно и стройматериалы. Но если он честно въедет внутрь себя, он обнаружит там такие потёмки, что и не поймёшь, куда попал. Не удивительно, что время от времени, примерно раз в месяц, он устраивает внутри себя иллюминацию путём воинственного, но неупорядоченного пьянства. Коллеги не видят эту тьму в своём приятеле, разве что порой догадываются о ней, а их жёны, у которых на это есть особое чутьё и сильная тяга, влекущая их туда очертя голову, не хотят в эту тьму верить. Кто всё познаёт только через чтение, пусть будет добр сделать это прямо сейчас.
Мне примерещилось или действительно здесь несколько лет назад нашли что-то необъяснимое? Что я увижу, если разверну эту старую газету? Вот слабо светится личико под нижними ветвями елей, подобно маленькой луне; оно о чём-то говорит, но больше не может ничего сказать, потому что тяжёлая рука сдавила горло, одежда сорвана, черты лица потрясены; путь, который, быть может, приветливо раскрылся бы, стоило его об этом попросить, теперь восстал и воспротивился — когда тебя вырывают с корнем и швыряют так, что комочки земли отлетают. Так, где там наш мешок с юмором, который только что был тут, ещё во время составления полицейского протокола? Где гумус для пюре? Джинсы, в которые, казалось, уже ничего не втиснешь, трещат по швам, юбка взлетает вверх, снова падает с неба на землю, превращается, дико противясь, поскольку не для того скроена, в мешок, под которым скрывается лицо женщины. Так, и где нам теперь поставить штамп, подтверждающий, что она, полная разносторонних интересов, испытывавшая недостаток только в сне, потому что она — противоположность сну, крайняя активность, прошла весь курс бытия до самых корешков нервных волокон и полностью отвергла его?