— Питт считает, — снова словно услышала она слова парламентария, — что единственная причина, по которой Наполеон подписал Амьенский мир, — это его желание выиграть время, чтобы создать свой военно-морской флот. Он понимает, что не сможет победить нас, если у него не будет кораблей. Один мой друг, который ездил во Францию в прошлом месяце, узнал, что Бонапарт заказал двадцать пять линейных кораблей, которые должны быть готовы в течение года.
— Я этому не верю, — возразил викарий. — Я думаю, что после девяти лет войны Европа устала от сражений. Ее народы жаждут мира и не возьмутся снова за оружие.
— То же думает и Эддингтон, — ответил член парламента. — Как вы знаете, в первом бюджете, принятом через десять дней после подписания мирного договора, он отменил подоходный налог Питта. Великий флот в Торбее распущен, запреты на морской рыболовный промысел отменены, из ста с лишним боевых кораблей, полностью оснащенных, осталось только сорок. В следующем месяце свыше сорока тысяч матросов будут уволены в запас. Давайте молиться, чтобы не оказалось, что мы сами роем себе яму.
— Я убежден, что вся Европа, однажды вкусив мира, не потерпит больше возобновления военных действий, — упрямо сказал викарий. — Французы восстанут, как восставали раньше.
— А мне интересно, — ответил член парламента, — как долго продлится эта передышка? Через пять-шесть лет у Наполеона будет двести линкоров, и он станет так же непобедим на море, как на суше. Вы когда-нибудь встречали людей, которые желают завоевывать, невзирая ни на какие жертвы, и при этом не считают победу личным достижением, которого стоит добиваться любой ценой?
— Я буду молиться, как никогда еще не молился, — медленно проговорил викарий, — чтобы, достигнув мира, мы в Великобритании сумели сохранить его.
— Аминь! — откликнулся член парламента, но Клеона знала, что отец не убедил его, и ее мать, сидя на другом конце стола, казалась молчаливой и озабоченной.
Теперь, слово за словом припоминая тот разговор, девушка смутно поняла, хотя не могла выразить это словами, что герцог как-то связан со всем этим. А иначе зачем ему было говорить о Питте? И что это все-таки за список, если он настолько ценен, что герцог ставит на него двух своих вороных жеребцов? Клеона знала этих лошадей: они были гордостью и отрадой старого Джебба, и она сама отдала бы все на свете, чтобы ими владеть. Так что в том списке? Почему он интересует герцога? Зачем они на самом деле едут во Францию и почему Фредди так боится исхода этой поездки?
Вопросы толпились в ее голове, насмехались над ней, приводили ее в ярость, но Клеона не знала ответа. Однако теперь она не сомневалась, что один человек имеет ключ ко всему и этот человек — граф. Тот, кого Фредди и герцог называли Хорьком.