– Мам, – наконец решилась я. – А кто мой отец?
Мама испуганно вскинула на меня глаза.
– Не хочешь, не говори, – отступила я. – Я просто так спросила.
– Потом, – она прятала глаза. – Когда повзрослеешь.
– Ладно. – Я помолчала. – А разве четырнадцать лет еще не взрослость?
Мама неопределенно повращала рукой в воздухе. Я решила ее не добивать и ушла к себе. Замесила кукольное тесто и посмотрела на себя в зеркало. У моей мамы нормальные щеки, у меня толстые. В отца? У мамы карие глаза, у меня почти черные. У нее мягкие волосы, у меня жесткие. Они вьются на концах и топорщатся над ушами полукольцами. Мне приходится приглаживать их водой, они высыхают и расправляют крылышки. Крылышками их называет Мишка.
Я позвонила Мишке и велела ему прийти.
– Сними с меня маску, – попросила я.
– Ты ж еще не померла, – засмеялся он.
– Болван! – крикнула я и вдруг заплакала.
– Ты что, Лизка? – испугался Мишка. – Я ж пошутил. Не реви.
Я ревела и терла кулаками глаза, а слезы все не кончались.
– Лизка, ты чего? – бубнил Мишка. – Да я десять масок с тебя сниму. Не реви, Фекла.
– Я не Фекла! – закричала я. – Уйди! Уйди отсюда! Болван!
Мишка протянул ко мне руки, я горстью схватила кукольное тесто и запустила им в его лицо. Оно попало в лоб и потекло вниз. Мишка прихлопнул тесто ладонью и медленно размазал его по всему лицу.
– Сними с меня маску, Ромашова, – серьезно сказал он. – Посмертно.
– У тебя на носу бородавка, – сквозь слезы ответила я.
– У всех болванов на носу бородавки. – Он сковырнул ногтем бородавку из теста.
– Дурак, – проворчала я.
– Болван. – Он собрал глаза в кучку и свесил набок красный язык.
– Дурак, – не согласилась я. – Только дураки в твоем возрасте показывают язык.
– Что приключилось?
– Ничего. Иди, – попросила я и отвернулась. Разговор был окончен.
Мишка потоптался и ушел. Разве можно объяснить, что случилось? Рассказать именно ему, Мишке. Счастливому парню из счастливой семьи. Он все равно не поймет.
Я лепила уменьшенную копию своего лица весь вечер и всю ночь, пока не получилось похоже. Потом высушила феном и наклеила из черного каракуля шевелюру и усы, а на место глаз – черные бусины. Мой воображаемый отец получился похожим на упитанного конокрада. Тогда я постригла его усы щеточкой и подровняла кольца у шевелюры. И он стал копией Гитлера, страдающего базедовой болезнью. Я полюбовалась больным Гитлером и решила отца не искать. Зачем мне такой отец?
Я заснула под утро. Мне снилось, что я иду внутри огромных песочных часов, где вместо песка – гравий, собранный в балконном каньоне. Гравий прогибался под тяжестью тела и шуршал под ногами след в след. Шурш-шурш-шурш.