Взвизгнув осью, прямо у тротуара остановились рядом с ним извозчичьи дрожки, из которых его окликнули полувопросительно:
— Господин Бенни?!
Вздрогнув от неожиданности, Бенни остановился. На него, приветливо улыбаясь, смотрел человек лет сорока пяти или чуть больше, высоколобый, бледный, с густой шапкой седеющих волос и глубокими темно-зелеными глазами, спокойными и пристальными.
— Господин Артур Бенни? — повторил человек. Бенни молча кивнул головой.
— Не окажете ли мне честь побеседовать? — сказал человек, улыбаясь и рукой приглашая сесть к нему в дрожки.
— Но я вас не имею чести знать, — сухо ответствовал Бенни.
— Пустяки! — улыбнулся человек еще шире. — У нас с вами есть превосходный общий знакомый — Николай Платонович Огарев.
Бенни весь внутренне насторожился, напрягся, хотел отречься от общего знакомства, но было в странном человеке, так открыто и спокойно произносящем запретное и опасное имя, что-то очень располагающее и доброе. И неожиданно для себя Бенни вдруг неприязненно и хмуро сказал:
— Вы, должно быть, не осведомлены, милостивый государь, что я…
— Агент Третьего отделения! — захохотал человек так заразительно, что и Бенни усмехнулся, ощущая, как тает у него внутри неподвижный лед последнего года. — Конечно, осведомлен. Кто же не осведомлен об этом нынче? Садитесь, пожалуйста, окажите любезность, — и незнакомец уже обеими руками указал на место рядом с собой.
Бенни, не колеблясь более и не отнекиваясь, вскочил в дрожки. Отчего-то ему было весело и покойно. Минуты две они молча рассматривали друг друга.
— Фамилия моя Хворостин, зовут меня Иван Петрович, — заговорил высоколобый человек просто и дружелюбно. — Мы довольно много общались и даже, смею сказать, подружились с Николаем Платоновичем, но судьба, как видите, резко развела нас. Думаю, что навсегда.
— Вы так просто произносите вслух это имя, — осторожно заметил Бенни.
— А потому что, — Хворостин опять засмеялся, и Бенни тоже улыбнулся непроизвольно, сам не зная почему, — потому что у меня вовсе нет мании величия.
— Не понимаю? — сказал Бенни.
— А у нашего брата мания преследования, страх — в основном от гордыни, от мании величия, от ощущения, что он персона значительная и все его мнения и связи значимы и опасны для правительства.
Идея эта понравилась Бенни, и он одобрительно засмеялся, проникаясь доверием и покоем.
— А я гордыни всякой чужд, обыватель в чистом виде, — говорил Хворостин. — Прошу вас, господин Бенни. Я сейчас живу в Москве, переехал, в Петербурге бываю редко, так что не обессудьте, приму вас в гостинице. Впрочем, у Демута полное ощущение домашней жизни. Будь добр, милейший, — это он говорил уже гостиничному служителю, почтительно осклабившемуся навстречу, — в мой номер какой-нибудь холодной закуски. Вы коньяк пьете? — спросил он у Бенни.