— Не сомневаюсь, что все прошло отлично.
— Да, по-моему, я справилась. Миссис Пауэрс сказала, что я теперь буду делать это каждый день, как и все остальные сотрудники. В Брюсселе прекрасный Музей изящных искусств, но такого двадцатого века я там не видела. Я думала, что неплохо разбираюсь в современном искусстве, а оказалось, мне еще надо столько учиться. Как я вам завидую, что вы окончили Оксфорд!
— Значит, домой пока не тянет? — Сидней коротко глянул на нее.
— Ну нет, я хочу здесь проработать хотя бы пару месяцев, если, конечно, миссис Пауэрс не выгонит меня раньше, — рассмеялась Доминик, потом спросила, осторожно коснувшись его рукава: — А Брюсу не пора погулять?
Ее легкое прикосновение горячей волной отозвалось во всем его теле. Для Сиднея это было столь неожиданно, что он только растерянно пробормотал:
— Мы обязательно отпустим Брюса погулять, но только после чая. — Потом быстро добавил, чтобы она не заметила, как он напрягся: — Скажите, Доминик, я сносно говорю по-фламандски?
— Вы замечательно говорите: у вас совсем нет грамматических ошибок и почти незаметный акцент.
— Ну это вы мне, конечно, льстите. Ни один нормальный чужеземец не в силах как следует справиться с вашими жуткими скрежещущими согласными.
— Да, мне говорили это, но, поскольку это родной язык моего отца, то мне трудно согласиться с таким суровым определением наших согласных звуков.
— Ох, простите, Доминик, я сказал глупость. Честное слово, я совсем другое имел…
— Я понимаю, не надо извиняться, — улыбнулась Доминик.
Какое-то время оба молчали, потом Сидней спросил, не отрывая взгляда от дороги:
— Вы сказали: родной язык отца… А родной язык матери?
— Французский.
— Ваша мама, значит, валлонка?
— Француженка. Они с отцом познакомились, когда он учился в Лионе.
— Знаете, Доминик, мне кажется, мы теперь достаточно знаем друг о друге, чтобы считаться друзьями.
— Ну, положим, я-то о вас ничего не знаю. Нет, на дружеские отношения это не похоже. — Она нахмурилась. — Понимаете, мне трудно это объяснить словами: вы — это вы, а я — это другое…
Сидней не стал лукавить, будто не понимает, о чем она.
— Все так… Однако я почему-то уверен — мы с вами все-таки друзья.
К этому времени они уже покинули Лондон, и Сиднею без труда удалось притормозить у обочины автострады. Он повернулся к ней и протянул узкую, но крепкую ладонь.
— Итак, друзья?
Доминик вздохнула и протянула ему руку.
— Ладно, друзья!
— И поскольку данное положение закрепляется отныне и навеки, можете смело обращаться ко мне на «ты», идет?
— Идет! — кивнула она. — Вообще-то я с самого начала считала вас своим другом, только я не знала, что вы тоже об этом думаете… Что ты об этом думаешь, — поправилась она и покраснела.