— Я не понимаю ни черта из того, что он несет, — сказал Грегори.
Питер Лэнтерли продолжил:
— Простите, сэр, я иногда забываю, что говорю не с медиком. Я хотел сказать, что может развиться инфекция. Хотя вашей дочери повезло, сэр, в том, что пуля не задела сердце. Но инфекция — это реальная опасность.
— Существует ли альтернатива? — спросил Грегори.
— Боюсь, ее нет. Как я уже сказал, я не знаю, можно ли выжить с одним только легким. Без операции ваша дочь, вероятнее всего, умрет. С операцией тоже может умереть. Боюсь, разница только в степени риска.
— Что мы можем сделать? — Елена выпрямилась. Ее спина была твердой, ее напряженность такой ощутимой, что, казалось, ее можно потрогать.
Операция началась несколько минут спустя. Кровать окружили свечами, большинство из них закрыли стеклом, некоторые шипели и брызгали воском. Справа под Тессу подложили чистые простыни, чтобы поднять ее тело и чтобы впитывать кровь, которая неизбежно прольется во время операции.
Врач объяснял, что собирался сделать, в таких подробностях, что Елене дважды хотелось попросить его остановиться. Их проинструктировали, что, когда операция начнется, никто не должен ничего говорить и не задавать вопросов. Ничто не должно отвлекать его от точного процесса. На кону стоит жизнь их дочери.
Перо, такое же как те, которыми они каждый день пишут письма, будет вставлено в грудь Тессы. Доктор Лэнтерли будет дуть в него, чтобы расправить легкое. Тесса еще не пришла в себя, благословение Богу, потому что иначе она чувствовала бы все.
Елена пожалела, что не верит в магию. Но пусть это будет чудо. Она сжала спинку кровати Тессы и смотрела на лежащую дочь, такую бледную и неподвижную.
«Мама, пожалуйста! Дороти хочет носить высокую прическу, а все знают, какая она кокетка».
«Ну почему у меня шесть братьев? Почему столько? Они такие грубые, мама. Лучше бы у меня были сестры».
«Мама, ну разве розы не прекрасны этой весной? Я думаю, нам надо назвать одну из них в вашу честь. У нее такие изящные зеленые листья, точно такого же оттенка, как ваши глаза».
О Боже! Ее горло сжалось, и она прикусила губу. Она подняла глаза к потолку и даже не чувствовала обнимающих ее рук Грегори, сосредоточившись только на том, чтобы не всхлипывать вслух.
— Дорогая, все будет хорошо.
Она положила голову на его плечо, уткнулась лицом в его рубашку.
— Пожалуйста, продолжайте говорить это. Снова и снова. Пожалуйста.
— Как она?
Питер Лэнтерли закрыл за собой дверь, отвернул закатанные рукава и застегнул запонки.
— Вы Киттридж? — В его тоне не было ни капли любезности.