— Экзистенциализм — это учение «как мне выбраться из дерьма», а не жалкое нытье «нет, у меня все равно не выйдет, лучше и не пытаться»! — кипятилась экзистенциалистка.
Сабине тем временем тоже приходилось выслушивать поучения. После того как принимая из рук Иоханнеса, своего кавалера-теолога, бокал вина, она поблагодарила его нежнейшим «аминь», тот наконец решился растолковать ей (ибо уже давно собирался), что «аминь» вовсе не означает «спасибо», а «добрый день» не то же самое, что «аллилуйя». Поблизости тем временем уже резались в скат, да с каким треском, причем в буквальном смысле: за неимением стола Фрэнки, Финка и Толстый приспособили в качестве такового огромный старый барабан, по которому и козыряли теперь со страшной силой. Судя по звуку, каждая взятка бралась, иначе и не скажешь, с боем, только Марио этого не слышал, ибо идея «скупки страны» теперь наконец-то захватила и его.
— Все должны знать, но так, чтобы никто не проболтался! — кричал он в полном восторге, и никому в голову не приходило спросить, как он намеревается провернуть подобный фокус.
Толстый ловил кайф по-своему: он обобщал свои наблюдения в стихах на мелодию «Little Red Rooster», штраусбергский хиппи аккомпанировал ему тремя аккордами на мандолине XVII века:
Пузыри летят с балкона — Все соседи нас клянут. Сейчас нагрянут фараоны, Нас в крысятник заметут.
Правда, соседи фараонов пока что не вызывали, но «фараоны» хорошо рифмовались с «балконом», а что до «пузырей», то есть бутылок, то они с балкона уже летели, это факт.
Миха все это время слонялся из комнаты в комнату и действовал всем на нервы. Мирьям не пришла. А вдруг она и вовсе не придет? Или все-таки придет? Каждый понимал, каково Михе приходится, и норовил ему налить.
— На-ка вот выпей, помогает.
Или:
— На-ка вот выпей, успокаивает.
Или:
— На-ка вот выпей, и сразу полегчает.
Или:
— На-ка вот выпей, и сразу расслабишься.
Таким манером Миха накачался быстрее всех, кстати, впервые в жизни. И мало-помалу даже перестал волноваться, хотя Мирьям по-прежнему не было.
Потом один из друзей экзистенциалистки устроил на балконе хэппенинг: притащил из кухни сливочный торт, раскрыл его и, расстегнув штаны, публично на него пописал. Волосатик, вне себя от омерзения, прибежал на кухню, прервав своими негодующими тирадами дискуссию о «скупке страны», но экзистенциалистка тотчас его осадила:
— Что ты хочешь, мальчик, это же искусство андерграунда, авангард, подполье, хотя я понимаю, без привычки трудно. В прошлом году он вообще за мной хвостом ходил и все, что я ни скажу, повторял, как попка, слово в слово. Тут волей-неволей начнешь думать, что говорить, а что нет. А вот это и есть настоящее искусство.