— Привет, Миха, — воскликнул Волосатик, у которого было прекрасное настроение. — Чего ты тут делаешь?
Миха вообще не понимал, с какой такой радости Волосатик такой веселый. Как можно веселиться в мире, где письмо, любовное письмо, от самой прекрасной девчонки на свете пропадает. Нечитанное! И Миха давай изливать Волосатику свою тоску-печаль.
— Понимаешь, там, вот прямо тут, ее письмо лежит, а мне до него не добраться!
— А почему, собственно? — удивленно прервал его Волосатик.
— Нуакак? — воскликнул Миха в отчаянии. — Там же полоса смерти, только ступи, тебя вмиг расстреляют.
Волосатик поглядел на Миху так, словно вообще не понимает, в чем проблема, и сказал:
— Я тебе завтра расскажу.
Он явно торопился, но Миха его удержал. Кажется, Волосатик знает ответ на вопрос, который для Михи важнее всего на свете.
— Погоди, как это можно сделать? — стал допытываться он.
— Ей-богу, мне бы твои заботы! — Волосатик только головой помотал. Потом кивнул в сторону Михиного дома. — Ведь там, кажется, твоя квартира или чья?
— Без тебя знаю, что моя! — огрызнулся Миха, напрочь не понимая, куда клонит Волосатик.
— Кинешь из квартиры сюда удлинитель и врубишь пылесос.
— Ну и что? На кой ляд мне здесь пылесос?
Волосатик молча показал на кучу строительного мусора, которая с незапамятных времен возвышалась возле Михиного дома. Из самой ее середины выползал длинный кусок резинового шланга.
— Чудак человек, суешь сопло пылесоса в этот шланг, а другой конец перебрасываешь через стену.
Миха остолбенел — настолько потрясла его своей простотой гениальная идея Волосатика. Достаточно будет просто как следует потыкать шлангом примерно в то место, где лежит письмо. И оно, рано или поздно, обязательно к хоботу шланга присосется. Не долго думая, Миха тотчас притащил из дома пылесос и катушку удлинителя. Волосатику, никуда не денешься, пришлось ему помогать.
В ту ночь все были взбудоражены чуть больше обычного, как знать, может, это полнолуние на людей так действует. Во всяком случае, экзистенциалистка, гуляя с Марио по городу, разражалась монологами, каких он давно от нее не слыхивал.
— Пойми, Марио, меня это просто достало до потери пульса. Говорю тебе, я художница, а что прикажешь мне тут рисовать? Когда нужна вообще только одна краска, серая, и все вокруг на один фейс, который ты уже видеть не можешь. Знаешь, мне однажды подружка-закадыка, оттуда, ну, из-за бугра, краски ихние прислала, за которыми у нас тут все гоняются, потому что они такие яркие и всякое такое. Так веришь ли, я не знала, что с ними делать. Яркими-то красками что мне тут писать? Вот помяни мое слово, у них ума хватит: они еще отменят краски. Если даже красные знамена у них блекнут, значит, они взялись за дело всерьез. Что же удивляться, что все отсюда сваливают? А кто не свалил, мечтает свалить. И даже совсем тупые, которые пока не мечтают, и те рано или поздно балдой своей доедут. И кто последним будет сваливать, потушит свет.