Я видел, что Володя в отвратительном состоянии духа, что у него расшатались нервы, но подлинной причины его состояния я не подозревал. Слишком непохоже и непривычно было для Володи это желание быть официально признанным — слишком привык я видеть Володю в боевом азарте, в драке, в полемике…"
На этом запись Осипа Максимовича о живом Маяковском обрывается.
Когда Володя застрелился, ни меня, ни О. М. не было в Москве. Мы ездили в Лондон повидаться с мамой, она работала в торгпредстве. Мы уже возвращались домой и 14 апреля остановились на день в Голландии, покупали там Володе подарки — сигары, галстуки, трость…
Привожу второй отрывок воспоминаний Осипа Максимовича (и это все, что есть):
"15 апреля утром мы приехали в Берлин на Kurfurstenstrasse Kurfurstenhotel, как обычно. Нас радушно встретила хозяйка и собачка Schneidt. Швейцар передал нам письма и телеграмму из Москвы. "От Володи", — сказал я и положил, не распечатывая ее, в карман. Мы поднялись на лифте, разложились, и тут только я распечатал телеграмму.
В нашем полпредстве все уже было известно. Нам немедленно раздобыли все нужные визы, и мы в тот же вечер выехали в Москву.
На границе нас встретил В. А. Катанян. От него мы узнали, как все случилось.
17-го утром мы приехали в Москву. Гроб стоял в Союзе писателей. Огромные толпы приходили прощаться с Володей. Все были очень взволнованы. Никто не ожидал, что Маяковский может застрелиться. 14 апреля — это 1 апреля по старому стилю, и многие, когда им говорили, что Маяковский застрелился, смеялись, думая, что их разыгрывают.
Я имел разговор с одним рапповцем. Я спросил его — неужели они не могли загрузить Володю работой в РАПП, найти ему должное применение. Он поспешно ответил: как же! Мы условились, что весь стиховой самотек, который будет поступать в журнал "Октябрь", мы будем отсылать ему на просмотр. Больше мне с ним разговаривать было не о чем.
А другой рапповец выразился так: "Не понимаю, почему столько шуму из-за самоубийства какого-то интеллигента".
Отвратительно было это самодовольство посредственности — что мы, мол, не такие, мы не застрелимся!
Люди не стреляются по двум причинам: или потому, что они сильней раздирающих их противоречий, или потому, что у них вообще никаких противоречий нет. Об этом втором случае рапповская бездарь забыла.
Почему застрелился Володя? Вопрос этот сложный, и ответ поневоле будет сложен".
Ответ на этот вопрос Осип Максимович нам не дал. Отрывок из записок о Маяковском, в котором он рассказывает о состоянии Владимира Владимировича в конце 29-го, в начале 30-го года и который я привела выше, можно считать началом этого "сложного" ответа.